Отец Алексий, ростом чуть уступавший сыну своему, над сидящим гостем наклонился:

- А с какой такой нужды, сударь милый, - спросил он тихо, - стану я, положением своим злоупотребив, словам твоим поверив, радеть намерению твоему?

Беньёвский, хватая грязноватую руку священника и прижимая её к губам, жарко зашептал:

- Не моему намерению! Нет, не моему - нашему! В Санкт-Петербурге силы уж немалые приверженцами Павла собраны, только знак дадут - вся держава за него подымется! Порадейте, отче! А государь ревнителей своих неотблагодаренными не оставит, непременно наградит! Получите тогда приход несравненно богаче нынешнего, а может статься, и архиерейский посох.

С минуту молча они смотрели, не отрываясь, в глаза друг другу, будто выведать хотели, кто кого способен больше обмануть. И Алексий вдруг спросил то, чего никак не ожидал Беньёвский:

- Ты вероисповеданья какого будешь?

Замешкался Беньёвский - прикидывал, какой ответ приятней отцу святому будет, но ответил честно:

- Римско-католического...

Алексий рьяно копал в густющей бороде своей, долго собирался с мыслями, наконец заговорил:

- Святых великомучеников в свидетели беру: в первых ектеньях на вечери, на утрени и литургии, и в сугубых ектеньях, и перед тристым замест величанья самодержавнейшей государыни Екатерины всея великая России стану наперед величать наследника цесаревича и великого князя Павла Петровича, а уж после и её можно. Но токмо...

- Что?.. - немного побледнел Беньёвский, видя во взгляде Алексия безумный блеск.

- Но токмо ежели ты в веру нашу апостольскую, православную войдешь! твердо заявил Алексий, замечая, как белеет ещё хранившее следы побоев лицо Беньёвского, становится похожим на лицо уродца-карлы.

- Согласен, - еле слышно прошептал конфедерат, а Алексий, вспотевший, с трясущимися руками, резко отпрянул от ссыльного и широко перекрестился на богатый образ Спасителя, что висел в углу его чистенькой избенки.

В острожской церкви, где были они лишь вдвоем, и окрестил Алексий Беньёвского, дав ему имя мученика Никиты. Ссыльный, пригладив рукой намоченные волосы, с чуть заметной улыбкой смотря на радостного от победы Алексия, спросил у священника, теребившего край старенькой своей епитрахили:

- А чем, отец святой, мог бы я для дела Божьего порадеть?

- Да уж порадел, довольно... - улыбался Алексий.

- Нет, не довольно. Знаю, имеете наклонность к делу миссионерскому. Так ведь, святой отец?

- Как видишь, сыне, как видишь!

- А курильскому народу слово Божье несли?

- Нет, не поспел еще, сын мой. Корабль для сей миссии надобен. До островов хоть и недалече, но ведь по воде, как по суху, один лишь Спаситель хаживал.

- Ну а ежели не корабль, а байдара, на которой большерецкий сотник в море плавал? Ведомо вам про такую? Я бы в сем походе на Курилы помощником вашим быть хотел.

- Спасибо за помощь, сыне, спасибо! - заулыбался Алексий. - Да токмо давненько уж на той байдаре не плавали по морю, а посему рассохлась в гниль она. У нас ведь как, в Расеюшке, - сегодня ты ездишь на санях, так следишь за ними, а завтра надобность прошла - вот и бросили, лежат, гниют, хоть завтра и занадобиться могут.

- Да неужто сгнила байдара? - притворно огорчился ссыльный.

- Сам видел! Что делать - материя есть тлен и прах. Вот мы все ходим, незнамо куда и зачем, суетимся, стяжаем великими заботами приятности разные, удовольствия тленные, а все червями да гноем кончается. О душе, о душе, сын мой, радеть надобно!

10. ЭКСПЕДИЦИЯ

О том, что байдару, о которой Гурьев рассказал, нужно осмотреть заранее, починить, если надо - и укрыть на зиму, Беньёвский стал советовать своим товарищам сразу после беседы с отцом Алексием. Вначале сожителю своему сказал, Хрущову, - тот согласился сразу, потом Батурину, Панову и Степанову - поддержали и они.