В результате Михаил уволился из милиции. В течение первой недели долгожданной свободы он отъелся, отоспался, всласть поругался с домашними и со следующего понедельника начал карьеру частного предпринимателя. Дело оказалось довольно простым. Мишка занял две тысячи долларов у хороших знакомых (у тех, с кем он раньше боролся в служебное время), купил билеты на автобус до Познани и стал простым русским челноком.

Примерно три года длилась блистательная карьера нового капиталиста. Раз в две недели Михаил ездил в Польшу, где закупал на всю сумму ходовой товар: розетки, выключатели, пластмассовые чашки, метлы, люстры, краски, обои, унитазы, раковины и даже чугунные ванны итальянского производства, говорящие человеческим голосом. Все это добро увязывалось в тюки, грузилось в автобус, а дома, в Москве, сдавалось знакомым продавцам на строительном рынке по сходной цене. Из двух недель от одного тура до другого четыре дня уходило непосредственно на поездку. Затем день, чтобы отоспаться, день, чтобы сдать товар на рынок, день, чтобы подбить бабки и изучить конъюнктуру.

От такой челночной жизни Мишка похудел, его глаза горели лихорадочным огнем, в них не то светилась неутолимая жажда наживы, не то тускло тлела многодневная усталость. При встречах Мишка бубнил глухим голосом, простуженным от вечных сквозняков и неотапливаемых зимой автобусов:

— Сейчас, Таня, я все бабки, что занимал, уже отбил и сверх того наварил еще три штуки зеленых… Пустил их в оборот, через полгода у меня будет еще две — сейчас, летом, большой спрос на отделочные материалы. Если в Катовице меня не кинут, я осенью открою на рынке свою палатку. Палатка — это вообще золотое дно. Можно будет брать товар на реализацию, а самому только денежки в карман складывать. Через год арендую магазин, поставлю своих продавцов, завезу товар… Вот уж развернусь!

И как ни странно, все то, что еще недавно казалось воспаленным бредом шизофреника, помешавшегося на звоне «золотых», у него получилось. К зиме Ненашев поставил на рынке свою палатку, а через год арендовал симпатичный магазинчик в бойком месте. В стеклянных витринах глянцево блестели никелированные краны, сверкали позолотой дорогие смесители, уютные шведские унитазы всем своим фаянсовым видом приглашали усталого путника понежиться на их белоснежных сиденьях. За стойками стояли милые девушки и приветливо отвечали на вопросы покупателей. Дело было на мази.

Дома у Ненашевых перманентная семейная война перешла в фазу капитуляции и прекращения активных военных действий. Изрядно подросший на хороших хлебах Юрка щеголял во дворе новыми огнестрельными орудиями и по-прежнему пугал всех своим дьяконским басом. Жена Елена наконец справила себе вожделенную шубу из голодной выдры и примирилась с супругом. Сам Мишка стал Михаилом Ивановичем, бросил ездить в Польшу, забурел, покрылся первым, еще тонким слоем жирка и стал по мере возможности косить под нового русского. Он приобрел привычку покупать галстуки в приличных магазинах и предпочитал обедать вне дома. Еще через два года он сменил подержанную «шестерку» на подержанную же «ауди» и решил, что отныне голодное существование ему не грозит. Он решил, что «черные дни миновали, час искупленья пробил». Он перестал оглядываться назад и бояться завтрашнего дня. Он перестал как ненормальный складывать каждую лишнюю копейку в чулок. Это его и погубило.

Летом разразился экономический кризис. Дурные пророчества, из года в год с достойной лучшего применения регулярностью печатавшиеся в газетах, неожиданно начали сбываться с пугающим правдоподобием. Доллар взлетел до заоблачных высот, а рубль упал так глубоко, что на дне финансовой пропасти его стало почти не видно. Мишка по бросовым ценам распродал свой товар, уволил продавцов и опять оказался как Илья Муромец на распутье.