Но и сам познает жажду однажды, потому что нет у него колодца и Источника. И никто не принесет ему воду в старом башмаке…

Когда я была маленькой, тоже был карантин.

Я была совсем маленькой; поэтому не знаю причину. Но садик был закрыт и не закрыт. Самоизолирован. Мои родители были врачами, и они работали в те дни. А меня отводили в садик. Совершенно пустой садик, без детей. Все дети вместе с родителями были на карантине. А мои мама и папа обязаны были работать. Такие были странные дни.

Я утром приходила в пустую группу. За мной смотрела злая няня Раиса Ивановна. Это дети так называли эту няню – злая. Она била детей и могла кашу за шиворот напихать, если плохо кушал.

Я приходила, надевала сменные сандалики и смирно сидела на стульчике с хохломской росписью. Я была очень маленькая, стульчик мне был велик. Может, года три или меньше мне было. Сидела и тихонько играла медвежонком или рассматривала карточки детского лото: обезьянка, котик, ежик… Или складывала круглую мозаику. А потом няня по фамилии звала меня – «кушать». Нас всех звали в садике по фамилиям.

Это были печальные и тоскливые дни, я помню. Потом я раскладывала раскладушечку, доставала из полосатого мешка постель и ложилась – это был дневной сон. Я не спала. Я разговаривала с ангелом во время дневного сна. Это было хорошее время. Для ангела и для меня.

Няня знала, что я тихая девочка. Никаких проблем. Сначала она была грубая. А потом стала добрая. Наверное, ей тоже было одиноко и страшно в пустой группе. И она стала ставить стул рядом с моей раскладушечкой. Сидит и чай пьет из граненого стакана с противным печеньем.

Мы так и проводили дневной сон. Я лежала и с ангелом говорила. С закрытыми глазами, молча. А няня пила чай молча в полной тишине. Рядом с моей постелькой.

И потом злая няня Раиса Ивановна сказала мне «Анечка». Так и сказала: «Спи, Анечка, не бойся!» И похлопала по одеялу. Она стала добрая, потому что боялась. И, наверное, ей стало жалко меня. Она потом даже не заставила меня допить теплое молоко.

Мы были вдвоем в пустой группе.

И ангел был с нами. Он говорил, что все хорошо будет. И я это сказала няне – пусть тоже знает. И няня покивала головой; да. Может, она тоже видела или слышала моего ангела?..

А потом я не помню, как все наладилось. Дети пришли, крик, шум, кто-то описался, кто-то давится кашей, кто-то ревет… Воспитатель кричит, и няня бьет по затылку непослушного ребенка. Пахнет горелой кашей и морковной запеканкой. И музыкальный работник играет на расстроенном пианино…

А меня злая няня не обижала. Так, по мелочи бывало. И звала по фамилии, как всех.

Но она помнила карантин. Я это знала. И иногда она подходила ко мне во время дневного сна. Просто так, чтобы поправить одеяло. И постоять рядом минутку. Может, она слышала ангела?

Однажды вам зададут вопрос.

Или кто-то, от кого зависит ваша участь. Или вы сами зададите себе вопрос; ваш внутренний голос спросит. А вы должны будете ответить.

Это случится в самый судьбоносный момент, когда ситуация будет очень напряженной. Может, даже опасной. Решающей. И от вашего ответа будет зависеть ваше будущее. От честности ответа.

Если вы солжете, даже ради собственного спасения, ради улучшения своего положения, – вы получите одно. Вернее, ничего хорошего не получите. Если ответите правдиво и искренне – вы спасетесь.

Астрофизика, ученого Николая Козырева вызвали на допрос. От этого допроса зависела его жизнь и свобода. Или он сгинет в лагерях, или его освободят и дадут возможность заниматься наукой, совершать великие открытия, о которых он мечтал.

Следователь допрашивал ученого, чтобы обвинить его во враждебных замыслах и намерениях, уличить во лжи.