По углам слышался недоброжелательный и угрожающий шепот.

Многие долго не верили, что архиепископ решится на это, что он бросит вызов всем удельным князьям, приглашая их покориться и повиноваться. Теперь их недоверие сменилось гневом и угрозами, когда не осталось больше места сомнениям: король провозглашен!

Среди князей не было ни одного, который не чувствовал бы себя обиженным и в опасности.

Среди толпы, собравшейся на коронацию, скрывались их шпионы. Они слушали, как архиепископ, стоя у алтаря, говорил королю, что ему предстоит объединять королевство, вернуть утраченные земли.

Эти слова распространились повсюду, эхо их зазвучало в столицах всех княжеств, встревожило всех. Теперь князья должны были стать вассалами и слугами одного пана!

Но эти скрытые мысли тонули сегодня в победном хоре. Каждый из землевладельцев Пшемыслава чувствовал, что и на него сошла частичка королевской власти. Каждый стал более гордым и сильным.

Когда в замке начался пир, а массы публики расселись у расставленных столов, собираясь по уездам и соседству, некоторые более могущественные роды также собирались вместе, чтобы вспомнить свое старое единство. Но остатки Зарембов в Налэнчей блуждали, не находя себе приюта.

Старые друзья ушли от них, родственники держались в стороне; одни делали вид, что их не узнают, другие боялись подойти. Главные деятели измены, конечно, побоялись появиться открыто, но поручили нескольким лицам посмотреть и послушать.

Старик Зебро Налэнч и Нехлюй Заремба, хотя никогда ни в какие переговоры с Михном и Павликом не вступали, но в душе заступались за свои роды и поэтому им в особенности пришлось страдать, видя, как с ними обращаются.

Их попытки сесть к столу и завязать разговор встречали молчаливый отпор. Нехлюя не видели и не узнавали.

Блуждая среди столов, они встретились и остановились рядом.

— Ну что? — заворчал Зебро. — Здесь для нас ни скамьи, ни хлеба!

— Напрасно мы сюда явились, — ответил Нехлюй. — Я хотел показать, что я верен своему господину, но моя верность, очевидно, здесь не ко двору.

— Да и мой поклон тоже, — добавил Зебро. — Когда я хотел поклониться в ноги новому королю, он отвернулся от меня; хорошо еще, что не толкнул ногой.

Разговаривая, они отошли в сторону.

— У меня на возу найдется мясо, хлеб, водка. Что нам лезть туда, где нас гонят.

— А я думаю, что не лучше ли собраться домой, — предложил Нехлюй. — Хорошего тут ничего не дождемся, разве только худого.

Однако оба стояли и смотрели. Никому не могло быть приятно чувствовать себя оторванным от массы, а старым, привыкшим к почету людям, тем хуже. У них ныло сердце.

— Я не виноват ни в чем. До настоящего дня я был ему верным слугою, — говорил Зебро, — но у нас одинаковая фамилия с виновными!

— Я тоже, — поддержал Нехлюй, — сегодня еще ему поклонился, но завтра, если желчь набежит… не ручаюсь.

— Если уж меня наказывают, так пусть знаю, за что, — бросил Зебро. — По крайней мере отомщу: моего племянника казнили.

— И моего двоюродного брата тоже, — добавил Нехлюй. Так порешив, тронулись с места, когда к ним подошел ксендз

Теодорик и поздоровался. Встретили его очень сдержанно.

— Что же вы не садитесь с другими? — спросил он. Ответа не было, оба опустили глаза и молчали.

— Если совесть чиста, что значит род? — говорил ксендз. — Сегодня для всех радостный день, пойдемте, место найдется.

Приглашенные пошли за ним, но медленно и неохотно.