Прежние главным образом деревянные строения уступили место каменным. Наружные стены усилили круглыми башнями; внутри сводчатые залы и галереи были полны расфранченными придворными. Здесь уже не раздавалась прежняя родная речь: и немногочисленное духовенство, окружающее князя, и рыцари, и придворные женщины — все было немецкое.

По вечерам любимым времяпрепровождением князя являлось слушание любовных песен и чтение своих собственных.

Жажда власти совмещалась в Генрихе с неимоверной жаждой накопления богатств, которые должны были устлать ему путь к власти. Не разбираясь в средствах, князь, как и Рогатка, для наполнения казны бросался на всех, в особенности на духовенство, которое не платило никаких податей, имело большие доходы со своих громадных имений и пользовалось славой богачей. Генрих присваивал себе земли, десятинные сборы, налагал на епископов и капитулы принудительные поборы и, таким образом, создал врагов во всем духовенстве. Протестовали, сердились, жаловались в Рим, но это мало помогало.

С епископом Вроцлавским Фомой начиналась уже открытая борьба. В замке редко бывало духовенство, а те из них, которые появлялись, должны были порвать с епископом и монастырями.

Заремба, охотно допущенный ко двору в ожидании аудиенции, успел заметить, что здесь не осталось и следа прежних нравов, сохранившихся еще в Познани.

Князь вышел к нему в домашнем костюме, но элегантном, в шелку с дорогими мехами. Он произвел впечатление более представительное, чем Пшемыслав.

Едва ответив на поклон, он смотрел на гостя с немного насмешливым сожалением. Прежде всего спросил, кто он. Заремба начал рассказ от момента пребывания на дворе Пшемыслава, о жизни князя с женой, о смерти ее и возмущении, вызванным этой смертью против князя. Вспомнил о своей личной обиде и кончил предложением услуг князю против Пшемыслава.

— Ведь ты же не знаешь, — гордо ответил князь Генрих, — с ним ли я или против него?

— Ваша милость не можете быть с ним, — возразил Заремба, — не надо большого ума, чтобы об этом догадаться. По праву старшинства вам следует власть над уделами, которые теперь в его руках; почему же вам не овладеть ими! Землевладельцы настроены против Пшемыслава, надо им только подать руку помощи.

Силезец слушал недоверчиво, сел, облокотился поудобнее и предоставил приезжему говорить, не проявляя ни невнимания, ни особого интереса. Изменник, очевидно, вызывал в нем антипатию.

Заремба подробно рассказал о своих родственниках, о землевладельцах одного с ним лагеря и, наконец, стал соблазнять князя:

— Вашей милости можно легко заполучить калишский замок, стоит лишь протянуть руку. Я знаю, что с каштеляном Калиша Сендзивуем легко будет сговориться.

Услышав это, Генрих проявил больший интерес: начал расспрашивать о Сендзивуе, отослал Зарембу отдохнуть, затем позвал его вторично; и вот Михно отправился в Калиш.

Оттуда он вернулся с большими надеждами, а вскоре появился во Вроцлаве и обещанный Сендзивуй. Сам князь повел с ним тайные переговоры.

Подготовка к захвату города потребовала нескольких месяцев.

В конце сентября следующего года Пшемыслав находился в Познанском замке.

Он жил теперь после смерти Люкерды в большом одиночестве, печальный; ксендз Теодорик, развлекавший его, читавший громко, вообще старавшийся его развеселить, пользовался все большим и большим расположением князя.

В замке были большие перемены. Князь старался уничтожить следы мучительных воспоминаний. Комнаты, в которых произошло убийство, совершенно переделали и предоставили придворным, а другие, более комфортабельные, готовили для будущей княгини, так как уже тогда говорили, что князь должен позаботиться о жене.