– Я думаю. Я вот сижу и думаю, – сказал Андерс, – есть ли на свете хоть один человек, которого бы я ненавидел больше, чем Петерса, но никого не могу припомнить. Даже этот преподаватель труда, который был у нас в прошлом году, если вдуматься, просто симпатяга по сравнению с Петерсом.

– Бедный Расмус, – сказала Ева Лотта.

Взяв подсвечник, она подошла к постели Расмуса и осветила ее. Он спал так спокойно и безмятежно, словно в мире не было никакого зла. И Ева Лотта подумала, что при колеблющемся свете свечи он больше чем когда-либо походил на ангела. Личико его осунулось, щеки, на которые падала тень от длинных темных ресниц, были такими худенькими, а нежный детский ротик, болтавший столько чепухи, был ужасно трогательным, когда мальчик спал. Он казался таким маленьким и беззащитным, что при мысли о самолете, который должен прилететь рано утром, у Евы Лотты заболело сердце.

– Неужто мы и вправду ничего не можем сделать? – спросила она упавшим голосом.

– Я бы хотел запереть Петерса где-нибудь вместе с адской машиной, – заявил, кровожадно стиснув зубы, Андерс. – С маленькой адской машиной, которая бы вдруг щелкнула – «клик» – и покончила бы с этим подлецом!

Калле тихонько засмеялся про себя. Ему что-то пришло в голову.

– Кстати, насчет того, чтобы его запереть! – сказал он. – Мы-то, собственно говоря, вовсе не заперты. У меня ведь есть ключ, понятно? Мы можем убежать, когда захотим.

– Правда, – удивился Андерс. – У тебя ведь есть ключ! Чего же мы ждем? Давайте удерем!

– Не-ет, Калле должен лежать спокойно, – сказала Ева Лотта. – После такого сотрясения мозга голову и с подушки-то нельзя поднять.

– Подождем несколько часов, – решил Калле. – Если мы попытаемся увести Расмуса в лес сейчас, он поднимет вой на весь остров. А здесь нам спать лучше, чем где-нибудь под кустом в лесу.

– Ты рассуждаешь вполне разумно! Можно подумать, что мозг твой начал функционировать, – согласился Андерс. – Я знаю, что нам делать. Поспим сначала, а часов в пять удерем. И надо молиться, чтобы ветер хоть немножко стих и кто-нибудь из нас смог бы переплыть залив и позвать на помощь.

– Да, иначе мы пропали, – сказала Ева Лотта. – Мы не сможем долго прятаться на этом острове. Я-то знаю, каково бродить с Расмусом в лесу, да еще без еды.

Андерс залез в спальный мешок, который Никке любезно предоставил ему.

– Подайте мне кофе в кровать в пять часов, – приказал он. – Теперь я буду спать.

– Спокойной ночи, – сказал Калле. – Чувствую, что утром предстоят большие события.

Ева Лотта легла на свой диван. Положив руки под голову, она смотрела вверх, где жужжала глупая муха и, натыкаясь на потолок, падала всякий раз вниз.

– Вообще-то Никке мне очень нравится, – заявила Ева Лотта.

И, повернувшись на бок, задула свечу.

Кальвён, лежавший в пятидесяти трех километрах к юго-востоку от Лильчёпинга, – большой и обширный остров только для тех, кто бродит в поисках шалаша в лесу. Но для того, кто приближается на самолете, остров не что иное, как маленькая-премаленькая зеленая точка в синем море, усеянном множеством таких же мелких зеленых точек. И вот теперь откуда-то издалека стартовал самолет и взял курс на маленький остров, лежавший среди тысяч других таких же островов. У самолета мощные моторы, и ему нужно всего несколько часов, чтобы достигнуть цели. Эти моторы беспрерывно монотонно гудят, и вскоре их однообразный гул слышится уже на острове Кальвён. Гул понемногу набирает силу и превращается в устрашающий рев, когда машина начинает приводняться в заливе.