— К чему вы это говорите? — вспыхнула она, видимо задетая не самими случаями, а его загудевшим голосом.

— Пугаю.

— Зачем?

— Чтобы наконец-то вы сказали правду.

Жанна смотрела на него, не находясь. Он знал, что теперь она и не найдётся, да и не надо ей давать на это время.

— Не понимаю! Пришла за советом, добровольно, к знакомому, и вот несколько часов кряду гонит чистую туфту. Зачем?

— Что гоню?

— Лепишь горбатого, заправляешь фуфель, мажешь чернуху… Короче, врёшь! — разозлился Рябинин, перейдя вдруг на «ты», перейдя вдруг на жаргон, которым с преступниками никогда не говорил, а тут с удовольствием бросил эти засиженные слова на французские духи, на коралловые бусы, на перламутровый маникюр…

Она не обиделась — лишь размазанной улыбкой попробовала защититься от его напора:

— Я правду…

— Правду? Как заподозрили Георгия, почему заподозрили, кто заподозрил, как фамилия сослуживца, посещал ли его кто другой… Ничего не знаешь!

— Георгий не говорил…

— А сколько комнат в квартире и на каком она этаже, Георгий сказал, да? — почти обрадовался Рябинин.

— Ах, вот зачем спрашивали…

— Жанна, всё ты выдумала, — тихо закончил Рябинин. — Только вот не пойму зачем.

Они замолчали — оба. Он высказался, как выдохся. Она смотрела в кристалл, в его потемневшие грани, которые впитали заоконные сумерки. Может, она черпала в нём силы для того разговора, ради которого пришла? Нет, ведь для неё он всего лишь камень.

Рябинин встал и подошёл к окну, разминая тело, уставшее от долгого сидения…

Солнце ещё не зашло — оно было где-то за городом, на краю земли. Его последний свет, уже вроде бы отражённый от неба, лёг на крышу противоположного дома. И снег, днём серый, порозовел до такой теплоты, что хотелось положить на него руки и погреть.

— Мне кажется, вам редко признаются, — как-то необязательно сказала она ему в спину.

— Почему же? — Рябинин вернулся за стол.

— Вы человеконенавистник.

Ему бы следовало обидеться, но он понимал её теперешнюю злость:

— А ведь ты меня не оскорбила. Всё дело в том, за что ненавидеть человечество.

— Разве есть то, за что можно ненавидеть людей?

— Есть качества, которые в них можно ненавидеть, — поправился Рябинин.

— Следователь должен… нравиться.

— А я не нравлюсь! — зло, подтверждая её слова, скривился он.

Рябинин примеривал, какая бы маска подошла для её допроса. Оказалось, самая простенькая — «свойский парень». Преступник, после дрязг с родственниками или женой, после, как правило, алкогольных перепитий, после своего нервотрёпного преступления, после склок с соучастниками, после ребят из уголовного розыска, которые его ловили, — после всех этих жизненных передряг он входит в кабинет следователя и наконец-то видит человека понятного и понимающего, своего, свойского…

Эту маску Рябинин никогда не надевал.

— Потому что ты мне не безразлична! — выпалил он.

— Сергей Георгиевич, мужа ни в чём не подозревают.

— Ну и слава богу, — вздохнул Рябинин.

— В краже бриллианта подозревают меня…

Маша дала ему старинную книгу, похожую на плиту выветрелого базальта. Про алмазы. Он читал её по ночам при живом огоньке свечи, удивляясь многовековой истории простого, в сущности, камня. Его добывали в поту и крови, из-за него сходили с ума от радости или от горя, ради него отдавали жизнь или брали чужую… Рябинин не понимал, как так могло быть, что камешек стоил тысячи и миллионы, буханка же хлеба — копейки.