— А «много» — это в геологии сколько? — спросила Элинборг. — Тысяча лет? Десять тысяч?

Геолог туманным взором посмотрел на нее и повторил:

— Сложно сказать.

— Нет, ну все-таки, сколько, хотя бы примерно? Если можно, в годах.

— Сложно сказать.

— В общем, сказать вам нечего?

Геолог снова посмотрел на Элинборг и улыбнулся:

— Простите, я задумался. Что вы хотели узнать?

— Сколько?

— Сколько чего?

— Сколько времени он тут пролежал, — простонала Элинборг.

— Я бы сказал, пятьдесят-семьдесят лет. Мне, конечно, нужно внимательнее изучить слои в грунте, но на первый взгляд цифры примерно такие. Посмотрите на плотность земли, вот здесь… Совершенно исключено, что это, скажем, первопоселенец, это точно не языческое захоронение.

— Это мы уже знаем, — сказала Элинборг, — сохранились остатки одежды…

— Вот посмотрите, видите эту зеленую линию?

Геолог указал пальцем на слой земли зеленоватого цвета, у самого дна котлована.

— Эта глина эпохи оледенения. А вот эти линии, видите, идут одна за другой с небольшими интервалами, — продолжил он, показывая на другие слои, повыше, — это вулканический пепел, от извержений. Самая верхняя датируется концом пятнадцатого века. Это самый толстый слой пепла в округе Рейкьявика с эпохи заселения. А это — пепел более древних извержений, от Геклы и от Катлы. Эти слои появились много тысяч лет назад. А вот, посмотрите сюда, вот эти камни, видите, — он показал на здоровенный булыжник у самого дна, — это рейкьявикский долерит, он залегает повсюду в столичной округе.

Геолог поднял глаза на Элинборг.

— По масштабам этих доисторических глубин, со времени, как закопали ваш скелет, прошла от силы одна миллионная секунды.

Археологи объявили отбой около половины десятого. Скарпхедин пообещал Эрленду вернуться на следующий день с раннего утра и продолжить. В верхнем слое почвы не нашли ничего интересного, да и в более глубоком слое грунта, какой успели снять, тоже нет. Эрленд спросил, нельзя ли работать быстрее; Скарпхедин в ответ посмотрел на него круглыми глазами и поинтересовался, уж не хочет ли он, мон шер, чтобы они в спешке случайно уничтожили важные улики. Ведь если торопиться, они обязательно что-нибудь уничтожат, ву компрене? В итоге все снова согласились, что добраться как можно скорее до скелета — не вопрос жизни и смерти.

Лампу в палатке погасили. Журналисты разъехались. В вечерних новостях только и говорилось, что о находке в Миллениуме. По телевизору показали, как Эрленд и его люди что-то делают в котловане, а также как Эрленд отгоняет прочь особо любопытную журналистку, надумавшую было взять у него интервью.

В округе царили спокойствие и тишина. Рабочие из недостроенных домов разошлись, шум дрелей и стук молотков растаял в воздухе. Местные жители отходили ко сну. Даже дети прекратили голосить. Сторожить находку остались двое полицейских в машине. Элинборг и Сигурд Оли уехали, криминалисты, помогавшие археологам, тоже. Эрленд успел переговорить с Тоти и с его матерью. Мальчишка жутко доволен — явно любит находиться в центре событий, сказал, такого клевого дня рождения у него еще не бывало. Мама же только закатывала глаза: мол, все время с ее сыном какие-то приключения, найти скелет на улице — типичная для Тоти история.

Покинул квартал и юноша-медик вместе со своим братишкой. С ним говорили Эрленд и Сигурд Оли. Студент рассказал, что наблюдал за малышкой некоторое время, прежде чем заметил у нее во рту какой-то посторонний предмет, а что это кость, понял, только когда та подползла совсем близко.