|
И потому первая, по наитию произнесенная Жозе Анайсо фраза после того, как все по очереди высказались, теперь стала бы банальнейшей концовкой, ибо более, чем очевидно, что Бог, воля, ум — невидимы, что же касается истории, то это не столь явно, а потому не столь банально. Притягивая Жоану Карду, пожаловавшуюся, что озябла, к себе поближе, Жозе Анайсо борется с дремотой, поскольку намерен ещё поразмыслить над своей идеей: а вправду ли история — невидима, если оставляет вещественные и зримые свидетельства? И, стало быть, эта её относительная видимость не есть ли всего лишь некая покрышка, вроде той одежды, что надевал, оставаясь невидимым, уэллсовский персонаж? Жозе Анайсо недолго предавался этой мыслительной вольтижировке, и хорошо сделал, потому что за мгновение до того, как соскользнуть в сонное забытье, сосредоточил свои умственные усилия на довольно нелепой проблеме: в чем разница между невидимым и тем, чего нам не дано увидеть? — проблема же эта по здравом и основательном размышлении особого значения не имеет. При свете дня все эти запутанные хитросплетения теряют смысл, и Бог — самый очевидный из вышеперечисленных примеров невидимого — сотворил мир потому, что вспомнил об этом, когда ночь была на дворе, и почувствовал в это наивысшее мгновение, что тьму больше выносить не в силах, а случись дело днем, наверняка оставил бы все как есть. И вот, подобно тому, как небо на рассвете очистилось и освободилось, и выглянувшее солнце засияло без помехи, вот так же рассеялось и ночное мудрствование — все внимание теперь тому лишь, чтобы Парагнедых резво тянула галеру по нашему полуострову, плывет он или нет, и если даже ведет меня стезя к неведомой звезде, это ещё не повод не двигаться по земным дорогам.
А в тот же день, но попозже, когда занимались своей коммерцией, узнали, что полуостров, достигнув некой точки, находящейся строго перпендикулярно к северу от Корво, самого южного из Азорских островов само собой разумеется, что крайняя южная точка Иберийского полуострова, Тарифа, находилась при этом несколько восточней, на другом меридиане, к северу от самой северной точки острова Корво, называемой Тарсаисом — так вот, после этого полуостров наш немедленно вернулся на первоначальный курс и стал дрейфовать к западу, двигаясь параллельно прежней траектории движения, то есть — ну, чтобы вам уж все до конца стало ясно — взял на несколько градусов выше. Это событие наполнило торжеством и гордостью сердца тех, кто отстаивал концепцию движения по прямой, разбитой на ряд отклонений под углом в 90(, и если до сих пор не проявилось ещё одного смещения, способного подтвердить гипотезу постепенного возвращения в исходный пункт, то это ещё не доказывает принципиальной невозможности такого возвращения — иначе пришлось бы допустить, что полуостров вообще никогда больше не остановится, а до скончания века обречен блуждать по морям и океанам всего мира, уподобясь столько раз уж поминавшемуся на этих страницах Летучему Голландцу, и получит иное название, благоразумно здесь не приводимое во избежание взрыва национализма и ксенофобии, который в нынешних обстоятельствах может возыметь самые трагические последствия. Деревню, где пребывали наши путешественники, столь разнообразными новостями не баловали — известно было лишь, что Соединенные Штаты Америки устами самого президента объявили о том, что страны, которых прибьет к берегу континента, могут твердо рассчитывать на моральную и материальную поддержку американского народа: Если они доплывут до нас, мы примем их граждан с распростертыми объятиями. Но резонанс от этого заявления, неслыханного до сей поры как с точки зрения гуманитарной, так и геостратегической, был слегка притушен нежданной суматохой, которая поднялась в туристических агентствах по всему миру, подвергнутых форменному штурму со стороны клиентов, непременно желавших как можно скорее любыми путями и, не считаясь ни с какими затратами, отправиться на остров Корво а, любопытно было бы узнать, зачем? За тем, что если полуостров не изменит направление, то пройдет в виду острова Корво, а это зрелище и сравнить нельзя с гибралтарским камушком, торчащим в забросе и одиночестве посреди морской пучины. |
