11

Получив письмо от отца, Аба переселил братьев и сестер из деревушки в свой дом. Он жил неподалеку от дворца наместника, исполнял должность заведующего амбарами. Он был строг, взяток не брал, однако требовал подати с богатого и бедного.

Земледельцы привозили из деревень пшеницу, ячмень, виноград, овощи.

Мелкие писцы отмечали в списках людей и выдавали им расписки в получении податей.

Каждый день Аба составлял отчет о всех поступлениях податей и посылал своему начальнику.

Однажды Аба уличил в вымогательствах писца, вместе с которым учился в школе. Наместник повелел отрезать виновному нос и сослать его в отдаленный город. Это было обычное наказание за взятки. Обезображенный писец кончил жизнь самоубийством. Смерть его взволновала Абу. Но закон был суров, и мог ли Аба обойти его, зная о строгих законах фараона Тутмоса III, боровшегося со взяточниками?

Он был опекуном братьев и сестер. Семья ни в чем не нуждалась: Аба пользовался почетом, богател.

Приближалось время окончания работ в Долине царских гробниц, и Аба с нетерпением ждал возвращения отца.

12

Однажды, когда начальник зодчих собирался распустить людей, из Фив прискакал гонец с письмом. Сломав печать, старый писец смотрел на папирус и не мог вымолвить ни слова. Вдруг он притворно зарыдал и стал бить себя руками по лицу.

– О горе нам, горе! – вопил он. – Наш бог и отец, великий Рамзес-Миамун отправился в закатный край.

Это означало, что фараон умер.

– Слышишь? – шепнул Нугри, толкнув Кени в бок. – Само боги покровительствуют нам.

– После смерти Мимуты ты молчал о своем замысле.

– И ты решил, что я раздумал?

– Нет, я решил, что тебе не до этого.

– И ты ошибся, Кени! Смерть Мимуты – моя боль, мое дело. А ведь мы говорили о деле общем.

Приближалось время похорон Рамзеса II. Десятки тысяч людей были уже распущены по домам. За труд они получили по четыре хлеба и по два кувшина вина на человека. Люди роптали, иные громко проклинали писцов.

– Не насмешка ли над бедняками эта подачка? – говорил Нугри. – Лучше бы ничего не дали, чем так обижать людей!

– Разве мы не ко всему привыкли? – возразил Кени. – Кто мы? Рабы.

– Или вьючный скот, – злобно вымолвил Нугри.

Узнав, что каменотесы и каменщики будут задержаны для дополнительных работ, Нугри повеселел.

– Что скажете, друзья? – обратился он к Кени и Тинро. – Я уверен, что сам трижды величайший Тот будет нашим путеводителем по запутанным коридорам гробницы.

– Да, боги милостивы к нам, – сказал старый Тинро.

Утром рабочие были разбужены гулом голосов. Высунувшись из шатра, Нугри увидел, что Долина царских гробниц оцеплена войсками. Медленно приближалось похоронное шествие.

Нугри выбежал из шатра. Кени и Тинро не отставали от него.

Впереди шли рабы с жертвенными дарами. За ними тянулись люди с домашней утварью. Медленно выступали слуги, несшие оружие, скипетр, священных жуков скарабеев, статуэтки и золотого ястреба с человеческой головой, изображавшего душу. Дальше следовали плакальщицы. Наконец появилась ладья на полозьях, запряженная волами. На ней лежала мумия фараона, закрытая от глаз прохожих деревянными стенками. У египтян был обычай сохранять тела умерших, не допускать их до гниения – бальзамировать их. Такие тела назывались мумиями.

Позади ладьи шли царевич Мернепта и царица с детьми. За ними толпились сановники в праздничных одеждах, писцы и народ.

Вой плакальщиц и плач писцов и сановников не утихали.

– О бог, царь, господин и отец наш! – причитали плакальщицы, ударяя себя в грудь и царапая себе лица.