Надвигалась ночь. Каменотесы разбили шатры и легли спать, но долго не могли заснуть, взволнованные рассказом Тинро. А утром, лишь взошло солнце, десятники погнали их на работу.

Начальник зодчих с планом в руках отдавал приказания. Вокруг него толпились младшие писцы.

Рассматривая папирус, на котором были начерчены покои и коридоры гробницы, он обратился к начальнику рисовальщиков:

– Не забудь нарисовать картины точно так, как ты изобразил их на папирусе. Заупокойный храм фараона должен быть чудом мира.

– Будет сделано, – низко кланяясь, сказал писец.

– Скажи начальнику ваятелей, чтобы изображения богов были сделаны со всей тщательностью и наибольшим искусством.

– Будет исполнено, – повторил начальник рисовальщиков.

– Сегодня сюда приедет бог наш и отец Миамун – жизнь, здоровье, сила! – продолжал старый писец. – После того как он заложит чертог вечности, зайди ко мне. Да захвати с собой папирус. Не забудь передать начальнику царских работ и начальнику каменотесов, чтоб и они пришли ко мне.

Не слушая ответа, старик возлег на носилки, и рабы понесли его к месту работ.

7

В Долине царских гробниц, у скал, уже производились работы. Несколько сотен полунагих людей заканчивали расчистку холмов, под которыми нужно было построить гробницу. Начальники с минуты на минуту ждали прибытия фараона.

Вскоре прискакал гонец с известием, что едет Рамзес. Загудели трубы. Вдали появилась стража, за ней много носилок. Старый писец приказал приостановить работы, осмотрел расчищенное место.

Носилки фараона приблизились. Рамзес сошел на землю, поддерживаемый жрецом Амона и царевичем Мернептой. Начальники работ упали ниц перед ними.

Фараон не держался уже так прямо, как на празднестве в Фивах, – стан его согнулся. Видно было, что старый Рамзес болен: ему было восемьдесят пять лет, а царствовал он уже более шестидесяти лет. Он кашлял, руки его тряслись. Глядя на людей, стоявших перед ним на коленях, фараон что-то говорил жрецу Амона.

– Бог и отец наш будет молиться своему отцу, – пронесся шопот жрецов и сановников.

Рамзес воздел руки к солнцу. По верованию египтян, фараон был сыном бога солнца Ра. Помолившись, он опустил руки и вздохнул. Взяв у жреца шнур, Рамзес стал обмеривать землю. Затем фараону подали заостренный кол.

Подошел жрец, изображавший бога Тота с головой ибиса, священной птицы. Он помог Рамзесу вонзить кол в том месте, где приходился северо-восточный угол стены. Так же вонзал фараон колья и на остальных углах. Потом он провел мотыгой черту между кольями и присыпал нильским песком место будущей каменной кладки. Оставалось заложить первый камень.

Рамзес взялся руками за деревянный рычаг, и большой камень, легко сдвинувшись с бугра, лег на приготовленное место.

Фараон выпрямился. Он тяжело дышал. Пот катился по его лицу, седые волосы растрепались. Недоумевая, Нугри смотрел на повелителя Египта.

«Что в нем божеского? – думал он. – Такой же бессильный старик, каких мы встречаем тысячи. Как дрожат у него руки! Какое у него исхудалое лицо!

И это бог? Нет, это человек!»

К рамзесу подвели четырех быков – белого, черного, бурого и пестрого.

Он должен был заколоть их и принести бедра животных в жертву богам четырех стран света.

Жрецы усердно помогали фараону. Дрожащей рукой он наносил удары оглушенным быкам – белому, черному, бурому. И вдруг пошатнулся.

Закружилась голова. Он упал бы, если бы жрецы Амона не поддержали его.

Жрец с головой ибиса поднес к губам Рамзеса чашу с напитком.