– Здравствуй, Фрэнк, – сказала она. – Он сегодня не очень хорошо себя чувствует.

– Вы хотите, чтобы мы не заходили, миссис Гаусс?

– Я не знаю. Он всегда так рад тебя видеть, но…

И она с сомнением посмотрела на меня. Из глубины квартиры послышался голос:

– Кто там пришел, ма?

– Это Фрэнк. С подругой.

– Пусть заходят. Не держи их там, в холле.

– Заходите, – сказала дама.

Фрэнк шел впереди, я – следом. Мать Дэвида так нас встретила, что я начала бояться. Раньше я никогда не встречалась ни с кем, имеющим серьезные увечья. И еще я боялась, что от страха, как Луиза, начну говорить что-нибудь не то.

Дэвид сидел в просторном кресле. Ноги у него были отрезаны почти полностью. Он был до самых культей накрыт байковым одеялом. Он читал какую-то книжку, которую он тут же, как только мы вошли, швырнул на соседний столик. Фрэнк поздоровался с ним за руку. Я последовала его примеру.

– Дэвид, это Камилла, – сказал он. – Она мой друг. Я хотел, чтобы ты с ней познакомился. Камилла, это Дэвид Гаусс.

Я смотрела на него. Он выглядел старше своих двадцати семи. Двадцать семь – это, конечно, уже взрослый человек, но не старый же. А он выглядел старым, несмотря на копну спутанных темно-каштановых волос. У него было тонкое лицо, широко расставленные глаза. Возле рта располагались глубокие складки, точно ему часто приходилось сжимать зубы, чтобы не закричать. Нос его был нешироким, орлиным.

– Так ты дружишь с Фрэнком? – спросил он.

– Да.

– А как вы с ним подружились?

– Мы с его сестрой учимся в одном классе.

– Это еще не повод, чтобы подружиться.

– Ну, мы разговорились.

– Это уже причина более основательная, – сказал он. – Луиза тоже твой друг?

– Да, – сказала я. – Она мой самый лучший друг. Я хочу сказать…

– Хочешь сказать, что она была твоим лучшим другом, да? – сказал Дэвид с какой-то странной улыбкой.

– Да. Именно. Только я не осознавала этого до того, как сказала Дэвиду, что она мой лучший друг. Только теперь я поняла, что сейчас это уже совсем соответствует истине.

– Да, – сказала я, пристально глядя ему в глаза. Они были цвета воды в зимний день без солнца, когда небо затянуто облаками, и дует резкий ветер, и вода так холодна, что вот-вот покроется льдом.

– Другими словами, – сказал Дэвид, – Фрэнк нравится тебе больше, чем Луиза.

– Да.

– Луизе придется туго, но такова уж жизнь, рано или поздно ей придется принять жизнь такой, какова она есть. Фрэнк, пойди попроси ма принести нам кофе.

– Я сам сварю, – сказал Фрэнк и вышел из комнаты, оставив меня наедине с Дэвидом.

– Садись, – предложил Дэвид. – Расскажи мне о себе. Камилла – как дальше?

– Камилла Дикинсон.

– Мне тебя называть Камилла или мисс Дикинсон?

– Ой, конечно, просто Камилла, – сказала я.

Я села на стул как раз напротив него, чтобы хорошо было видно его лицо. Комната эта, по-видимому, служила и спальней, и гостиной, и кабинетом. В углу стояла больничная кровать, накрытая красным покрывалом. В комнате было много книг, на стене – большая репродукция картины с белой лошадью и несколько страшненьких, состоящих из треугольников абстракций. На полу лежал восточный ковер, темно-красные шторы на окнах соответствовали красному покрывалу на кровати.

– Вы не родственник Карла Фридриха Гаусса? – спросила я.

– Математика? Нет. Насколько мне известно – нет. Любишь математику?

– Да, – сказала я. – Гаусс сделал расчеты для Пьяцци, когда тот впервые открыл планетоиды.