Встав на цыпочки, она вставила подрагивающий ключ в замок ящика номер 723!

Рывком распахнулась металлическая дверца. Лавина писем накрыла собачку.

— Ах, чтоб тебя!

Я было сунулся помочь, но был пригвожден к месту злобным:

— Не трогать мои письма! Не сметь! Ясно?

После чего принялась горстями кидать конверты в раскрытую сумку. Служащего, нависшего над ней, как крепостная стена, она язвительно спросила:

— Ну что? Вот это вот не работа, по-вашему? Кто все это будет разбирать, а? А отвечать? Может вы? Как же! Кишка тонка!

В мелькнувшем на миг конверте я узнал один из конвертов Камо. Конверт, переполненный любовью и отчаянием, и его швыряют в кошелку, словно пачку зеленого горошка!

Poor little soul

На медной табличке, висящей у подъезда, значилось большими черными буквами: АГЕНТСТВО «ВАВИЛОН». Гравер еще уточнил курсивом: «Все европейские языки». Пока я изучал вывеску, мое почтовое видение уже взобралось на второй этаж. Она карабкалась мелкими торопливыми шажками, проклиная все на свете, а в первую очередь служащих почтового ведомства. И через каждые две-три ступеньки восклицала:

— Бедная моя душенька! Ох, бедная моя душенька!

Добравшись до шестого этажа, она исчезла, как по волшебству. Мое ухо само собой приклеилось к одной, другой, третьей двери. И за третьей…

— Работы-то, работы… Разве это жизнь… бедная моя душенька…

Вот оно. Это здесь. Теперь я слышал, как она перечисляет имена и языки:

— Незванова — русский, Игуаран — испанский. Эрншо (я вздрогнул) — английский. Берлинг — шведский…

И так минут пять. Потом тишина. Потом:

— Пошли, Бибиш, перекусить-то всяко надо, а?

В два прыжка я взлетел этажом выше. Услышал, как открылась дверь:

— Семьдесят три, и это только за сегодня!

И закрылась. Я тихонько спустился на несколько ступенек и заглянул вниз сквозь прутья перил. Она прятала ключ за дверку газового ввода.

— Это ж никакого здоровья не хватит… Бедная моя душенька!

Приступ кашля прервал ее ворчание.

Жестокий, надсадный кашель курильщика. На всякий случай я выждал, пока она, шаркая и кашляя, не спустилась до первого этажа.

Через несколько секунд я проник в помещение агентства «Вавилон». Полумрак. Остывший табачный дым. И ни души.

Только сердце стучит где-то в голове.

Не знаю, чего именно я ожидал, нашаривая выключатель, но уж никак не того, что увидел, когда зажегся свет. Ни письменных столов, ни картотечных ящиков, ни пишущих машинок, ни компьютеров, ни даже телефона — ничего, что представляешь себе при слове «агентство».

Один стол, один стул, четыре стены, сплошь заставленные книгами. Окно с задернутыми занавесками. Все освещение — голая лампочка, свисающая с потолка. И тишина… до того густая, словно она сочилась из этой лампочки вместе с желтым светом. Я шагнул вперед — и под ногами зашуршало, как в осеннем лесу. Пол был весь устлан ковром смятой бумаги. Местами я проваливался по щиколотку. Я присел и разгладил один листок: «Veronika, mitt hjärta, jag svarar såsent pá ditt brev…» Красивый стремительный почерк. Какой же это язык? Дальше было зачеркнуто, и листок брошен к другим черновикам, шуршащим под ногами. Стол посреди комнаты как будто вырастал из морской пены. На нем возвышались две стены конвертов. Справа — нераспечатанные конверты еще не прочитанных писем. Слева — пустые конверты будущих ответов. А прямо передо мной (я сел за стол) — еще одна стена: стопы чистой бумаги. Бумаги всевозможных форматов и всех времен.