— Как с Максвеллом, — сказала Джоан.

— Как со мной. — Змей потрясла культей. — Первый вопрос, который задаешь себе, — самый первый, даже раньше, чем «Выживу ли я?», — это «Почему? Почему я должна так страдать?».

— Кажется, тебе удалось найти более удачный ответ, чем Максвеллу.

— Нет, — призналась Змей, — я обнаружила, что могу обойтись без ответа, только и всего. А Максвелл все еще пытается уцепиться за что-нибудь.

— Но вернемся к суфражистке, — продолжила Джоан. — Ей же не настолько болезненно было узнать, что после всех их петиций Утопии не наступит.

— Разумеется. Ее травма послабее. Один из недостатков принадлежности к расе сказочников — склонность забывать, что судьба не сказка, как бы ни хотелось ее так воспринимать. А один из главных недостатков жизни, с точки зрения повествователя, — то, что ей не хватает завершенности.

— В каком смысле — завершенности?

— В том, что все линии и составляющие рассказа не сходятся в одной точке, после кульминации все не становится по своим местам. В жизни все не так аккуратно складывается, и она не прекращается лишь потому, что кто-то одержал победу. В романе доходишь до последнего форзаца, а в жизни за реальными событиями следуют другие реальные события.

— То есть, даже если выданное женщинам избирательное право и привело к раю на земле…

— …за этим бы все равно последовало что-то еще, — подхватила Змей. — Дальнейшее развитие: рождения и миграции, приезжают новые люди с новыми идеями, граждане постарше корректируют свои взгляды на жизнь, меняются внешние условия…

— Формируются новые конфликты, — продолжила Джоан. — Снова война.

— Ну — какая-нибудь борьба. И неважно, что после предыдущей не осталось ни сил, ни терпения. Вот из-за чего так расстроилась моя суфражистка: единственное действенное противоядие от борьбы и связанных с нею страданий — как-то избежать будущего. А единственный способ добиться этого — единственный реальный способ, при отсутствии желанного завершения сказки — умереть, прежде чем будущее настанет. И суть надежды как раз в том, что лучше уж не сделаться персонажем, чем сделаться трупом.

— Не сложный выбор ведь.

— Для меня — определенно нет. Я, конечно, устаю от всего этого говна, но не настолько.

Джоан улыбнулась:

— Отсюда — твой невероятно преклонный возраст.

— Ты, блин, права, — согласилась Змей. — Знаешь, что обо всем этом говорил древнеегипетский визирь Птах-хотеп? Кстати, это я в сборнике Барлетта прочитала, лично мы с ним не встречались.

— И что он говорил?

— «Веселись, пока живой». Думаю, это 48-центовая версия пожелания приятного дня, но, по-моему, совет дельный.

Змей помахала Сэму-101, показывая, что ей надо еще рома, а Джоан достала очередную сигарету. По вагону прошли два агента ФБР, проверяя, нет ли безбилетников. Вскоре после того, как они ушли, проводница дунула в свисток; двери вагона зашипели и плотно сомкнулись, «молния» заскользила из Гранд-Сентрала на магнитных подушках.