Натан Яковлевич натянуто улыбнулся и положил под язык таблетку валидола.

Скоро машина затормозила возле дома, где жил Ройтман.

— Проводи меня до дверей. — Ройтман поставил ногу на тротуар.

— Рабочий день кончился. — Водитель постучал пальцем по циферблату часов.

— Хорошо, я доплачу тебе, — попросил Натан Яковлевич, проклиная свою скупость и установленный им же самим нормированный рабочий день.

— За час.

— Тут дела на три минуты! — возмутился адвокат.

Водитель пожал квадратными плечами. Ройтман с тоской посмотрел на погрузившийся в темноту двор.

— Ладно, идет.

Они вошли в подъезд. Грузовой лифт, безнадежно распахнув двери, замер на первом этаже. Значит, придется ехать на родной седьмой этаж в маленькой кабине вместе с этой белковой массой.

Может, отпустить его, от греха подальше? Лучше быть застреленным, чем раздавленным! Ройтман покосился на могучего спутника, телеса которого, вспучиваясь, перекручивали швы пиджака и стрелки на брюках и, казалось, раздирали одежду на части. Хотя деньги теперь все равно придется платить. Пусть отрабатывает.

В лифт поместились только с третьей попытки, протиснувшись в кабину, как выразился водитель, «бутербродиком». После этого в течение пары минут совместными усилиями нашаривали кнопки. Наконец тронулись. Натан Яковлевич стоял, распластавшись по стене, как кошерный цыпленок табака, кощунственно придавленный свиным бифштексом. Никогда еще путь наверх не казался ему таким долгим, а открывшиеся двери лифта напоминали врата рая.

Потирая размозженную грудную клетку, Натан Яковлевич простился с водителем у дверей своей квартиры и нажал на звонок. На площадку выходили три двери, но две из них, хоть и сохранили дерматиновую обивку и даже звонки на косяках, уже давно были замурованы изнутри. Все три квартиры Натан Яковлевич купил и соединил в одну. А двери сохранил по той же причине, по которой прятал новый двигатель в старом корпусе машины.

Двойные двери открыла жена Циля — высокая, на голову выше Натана Яковлевича, женщина с копной крашенных в медный цвет волос.

— Здравствуй, милая, — упавшим голосом произнес Ройтман.

— Натан, ты плохо выглядишь, — пророкотала та густым басом.

Она чмокнула мужа в лоб и подхватила его портфель.

— Отнести в кабинет? — спросила Циля как обычно.

— Да, золотце.

— Надевай тапки. Будешь ужинать? И что, ты не можешь себе позволить купить нормальный чемодан? Зачем позориться с этим старым крокодилом, который помнит наше египетское бегство?

Натан Яковлевич через силу улыбнулся бородатой семейной шутке. Черный джип не давал ему покоя. Зря он ввязался в эту историю с Варгановым… Хотя, с другой стороны, человек занимает такой пост, дело имеет такой резонанс, что, может быть, стоит рискнуть. В этих раздумьях Ройтман проследовал в роскошную ванную, размером с комнату в средней московской квартире. Намыливая руки, Натан Яковлевич покосился на белье, развешанное над огромной голубой ванной в форме ракушки, с золочеными краниками. В дверь просунулась женская рука.

— Натик, возьми чистое полотенце.

— Циля, ласточка, а что, сушилка в машине сломалась?

— Сломалась? — Жена вошла в ванную. — Почему?

Натан Яковлевич, вытирая руки, кивнул на развешанное белье.

— Так оно же там не сохнет! Я не доверяю этим машинам. Белье должно сохнуть на веревке! Иди к столу!

Ройтман подошел к ванне. В дорогой, аристократичной ванне-джакузи пузырились замоченные кальсоны тестя. Натан Яковлевич глубоко и скорбно вздохнул.

В столовой за большим, овальной формы, столом сидели тесть и теща Ройтмана — Берг Иудович и Мария Моисеевна, а также племянник Ефим из Торжка, третий год собиравшийся перебраться в общежитие университета, где учился на юридическом факультете.