|
Она кивала, улыбалась и вполголоса напоминала деловым людям выключить компьютеры. Мэддокс убрал свой ноутбук под сиденье и посмотрел в окно, за которым проплывал коричневый ландшафт Нью-Мексико. Самолет приближался к Альбукерке с востока, внизу виднелись склоны гор Сандия, на них темные полоски леса резко сменялись участками, покрытыми снегом. Самолет пролетел над горой и, оказавшись над городом, приступил к снижению. Мэддокс мог разглядеть все: и реку, и шоссе, и большую междуштатную магистраль, и маленькие домики, сгрудившиеся у подножия гор. Столько никому не нужных людишек, прозябающих в своих хибарах... Картина подействовала на Джимсона угнетающе. Он почувствовал себя так, будто снова оказался в тюрьме.
Нет, это, пожалуй, чересчур. С тюрьмой ничто не может сравниться, даже отдаленно. Мэддокс вспомнил о насущной проблеме, и его внезапно охватило раздражение. Бродбент. Должно быть, там, в Лабиринте, он дожидался подходящего момента. Да, он просто выжидал. Джимсон все сделал, прикончил того типа, а тут пожаловал Бродбент, прикарманил блокнот и смылся. Неплохо устроился, сукин сын. Мэддокс глубоко вдохнул, закрыл глаза, несколько раз повторил про себя мантру, пытаясь медитировать. Ни к чему себя накручивать. Ничего в предстоящем деле трудного нет. Если Бродбент прячет записную книжку дома, Мэддокс ее отыщет. А если не дома, тогда Мэддокс все равно как-нибудь да вытрясет блокнот из Бродбента. Тот просто не знает, с кем связался. И раз Бродбент влез в эти дела по самое не могу, он вряд ли пойдет в участок. Они с Мэддоксом все уладят по-тихому. Он ведь в таком долгу перед Корвусом... Господи, да он Корвусу просто жизнью обязан. Джимсон откинулся в своем кресле, и «Боинг-747» совершил чудесную мягкую посадку, едва ощутимо коснувшись земли. Мэддокс решил, что это хороший знак.
10
На следующее утро Том застал своего помощника Шейна Макбрайда у ходунка. Помощник внимательно наблюдал, как гнедой четвертьмильный конек ковыляет по кругу. Шейн был ирландцем из южного Бостона, учился в Йельском университете, однако фамилией и усвоенными привычками уже настолько сильно походил на уроженца Запада, что больше, нежели местные жители, напоминал настоящего ковбоя. Он разгуливал в плетеных веревочных ботинках и щеголял густыми усами, нахлобучив на голову поношенную ковбойскую шляпу с загнутыми кверху полями и повязав вокруг шеи выгоревший черный платок. А еще Макбрайд вечно жевал табак. Шейн разбирался в лошадях, имел хорошее чувство юмора, серьезно относился к своей работе и был человеком невероятно преданным. Лучшего помощника Том и не желал. Шейн повернулся к Бродбенту, снял шляпу, вытер пот со лба, прищурил один глаз и спросил: – Что скажешь? Том присмотрелся к походке коня. – И давно он в ходунке? – Десять минут. – Ножной остит. Шейн перестал щуриться. – Не-а. Тут ты не прав. Это сесамоидит. – Щеточные суставы не опухли. И ранка слишком симметричной формы. – В начальной стадии сесамоидита язвочка тоже может быть симметричной. Том внимательнее посмотрел на коня. – Чей он? – Хозяев соседнего ковбойского домика. Коня зовут Благородный Никс. Раньше у него вообще никаких болячек не было. – Это пастуший конь или на нем охотиться ездят? – Он участвует в скачках. Том нахмурился. – Тогда, может, ты и прав. – Может? Да какой там «может»! Он только что из Амарильо, со скачек, седло выиграл. Утомительные тренировки да долгий переезд – и вот тебе результат. Том остановил ходунок, опустился на колени, ощупал лошадиную ногу сзади, над копытом. Она была горячей. Бродбент поднялся. – Я все же утверждаю, что это ножной остит, однако признаю: вероятно, остит затронул сесамовидные кости. |
