Камизары выступали за возвращение норм Нантского эдикта, коим славный король Генрих Четвертый когда-то даровал свободу веры, и ныне давно отмененного, а также собирались установить какое-то мифическое «царство равенства и братства», что заставляло Громова относиться к своим навязанным матросам с известной долей осторожности — он вообще не очень любил фанатиков и предпочитал не иметь с ними никаких дел.
Однако рекомендованные Райковым парни производили впечатление людей вполне здравомыслящих и толковых, в морском деле набирались опыта быстро и капитана искренне уважали, тем более — у последнего и выбора-то никакого не было, не идти же в дальний поход с командой из двадцати человек, а именно столько оказалось «охочих». Плюс плотник Спиридон, ныне используемый за шкипера, плюс Том, плюс юнга Лесли — с парусами, положим, управиться и можно бы, при не особенно сильном ветре, однако вот вести бой — совершенно нереально!
У острова Рюген все суда задержались — пережидали внезапно налетевший шторм, а потом при почти полном штиле ждали попутного ветра. Пользуясь вынужденной остановкой, кто-то красил суда, кто-то устраивал купальню, а беглецы-камизары долго молились, опять же — с разрешения господина капитана.
Старшим среди них бы старый знакомый Жан-Жак Лефевр, крестьянин из Виваре, боцман, имевший — как он уклончиво выразился — некоторое отношение к морю. Какое именно — Андрей быстро догадался, глянув на его крутые мускулы и мозолистые ладони — галерный гребец, кандальник! Что ж, дело ясное.
Том гугенотов откровенно побаивался, хотя и сам принадлежал почти что к протестантской церкви, каковой можно было считать англикан, не признававших главенство папы, Бьянка же, наоборот, нашла с ними общие темы и даже по вечерам, после ужина, долго говорила с Жан-Жаком, довольно смело сравнивая последователей упертого швейцарского протестанта Кальвина и голландского католического богослова Янсения…
— Ну ведь и там, и там — божественное предопределение судьбы, самосовершенствование, строгость нравов! Это же все близко, не так?
— И вовсе не так, любезнейшая мадам Тоннер! Янсенисты все же — католики и…
— И иезуиты католики! А сторонники Янсения их ненавидят…
— А король Людовик гнобит и тех, и других, — встряв в разговор, Громов кивнул на небо. — Похоже, завтра с утра все-таки поднимется ветер. Даже ночью уже.
— Мы будем готовы, господин капитан, — месье Лефевр почтительно поднялся. — Ах, этот король Людовик… Эта проклятая война, разорившая нас. Господин Райков уверил, что царь Петр очень хорошо относится к людям нашего рода?
— Вы имеет в виду веру? — уточнил Андрей.
— Именно так, господин капитан.
— Тогда — да. А мятежников, скажу откровенно, ни в одном государстве особо не жалуют.
— Ого! Как там весело!
Вскочив на ноги, Бьянка подбежала к фальшборту, глядя, как сигают в воду моряки стоявшей невдалеке шхуны под английским флагом.
— А корма у них — зеленая, радостная! — присмотревшись, добавила девушка. — И цветы какие-то нарисованы… Ромашки! Как видно, тамошний капитан — человек веселый.
Рига встретила суда — от Рюгена они так и шли вместе, почти что в кильватер — отражающимся в бирюзовых волнах залива солнцем, голубым, с редкими бегущими облаками, небом и звоном колоколов, плывущим над широкой Даугавой, от самого города — к заливу. У причалов и на рейде стояло немало судов, в большинстве своем голландских, немецких и шведских, над красными крышами бюргерских домов гордо возвышались зеленые колокольни церквей Святого Якоба и Святого Петра, а — посередине, между ними — длинный основательный шпиль кафедрального собора, тоже выкрашенный радостной изумрудно-зеленой краской. |