Алан проехал мимо «Парка статуй», где двое новых часовых едва взглянули на него. Чуть позже он миновал замок Пон-де-Брик, серое здание, очень похожее на «Парк статуй». Во дворе стояла красивая женщина с золотистой кожей и голубыми глазами, озорно сверкающими под тяжелыми веками, носившая длинное платье из белого батиста и весело смеющаяся в окружении группы хихикающих девиц. Несомненно, это была сама императрица.

Вся местность кишела часовыми-гвардейцами. Но даже когда Алан занял позицию на холме в двухстах ярдах от плац-парада, где перед ним расстилался лагерь, а вдали под коричневой линией утесов поблескивали воды Ла-Манша, никто не остановил его.

Очевидно, главная опасность поджидала его впереди.

Усиливающаяся жара и проклятый бриз, дующий в сторону моря и могущий задержать фрегат «Медуза», казались ему плохими признаками.

Алан не хотел слишком приближаться к плац-параду. Он мог, закрыв глаза, представить себе карту лагеря – целого города, построенного на холмах над Ла-Маншем и разделенного на улицы, названия которых были написаны на стенах маленьких домиков с соломенными крышами.

Слева от Алана, сидящего верхом на Гладиаторе, вилась улица Объединения, ведущая к открытому пространству перед павильоном императора. Алан мог видеть этот павильон на расстоянии примерно четверти мили. С одной стороны от него стоял огромный флагшток для сигналов кораблям, с другой находилась батарея чудовищных мортир – «малышек», как их называли артиллеристы, – точная копия которой располагалась в Амблетезе. Согласно информации британской агентуры, эти страшные орудия могли посылать снаряды почти на пять миль в море.

Когда придет время, Алан сможет проехать по улице Объединения, чтобы очутиться рядом с павильоном на утесе, конечно, если ничего не произойдет.

Отсутствие интереса к штатскому, сидевшему на коне с непокрытой головой, могло означать, что во французском лагере царит куда большее разгильдяйство, нежели в английском, хотя, с другой стороны, гражданские лица часто посещают булонский арсенал. Возможно, причина заключалась в том, что все внимание было сосредоточено на параде, начинающемся на украшенном вымпелами Марсовом поле.

Разумеется, большинство солдат и офицеров, по крайней мере этого лагеря – одного из четырех, не находящихся на дежурстве, столпилось вокруг неподвижно стоящего полка, построенного в виде трех сторон четырехугольника, внутри которого скоро должны начать маршировать, скакать верхом и волочить орудия торжествующие участники первой Итальянской кампании Бони.

Оглядываясь, Алан видел отряд конных гренадер, едущих по какой-то неизвестной улице, похожих на синих муравьев артиллеристов у батареи мортир над гаванью, курящих трубки и глазеющих на парад.

Вокруг Алана царили летний зной и полное спокойствие. Улица Объединения, на которой, согласно карте Фуше, были расквартированы ветераны императорской гвардии, была пуста, словно улица в руинах Рима.

Это не казалось неестественным, так как ветераны гвардии должны принимать участие в параде…

Громогласно ударили тарелки, начиная исполнение прославленного марша, вымпелы, развеваясь, сверкали золотыми буквами, голубые полки застыли перед собравшейся толпой, и Алан против воли почувствовал взволнованное сердцебиение и прилив крови, когда двадцать духовых оркестров двинулись вперед.

Да, Бонн знал, как устраивать парады! «Вы обретете честь, славу и благосостояние!» Среди грохота марша и блеска мундиров любому казалось соблазнительным пройти, не склонив знамена, от Балтики до Нила.

«Рядом с моей блондинкой так сладко спится!»…

Алан, ощущая головокружение и усиленную пульсацию, болезненно отдающуюся в распухшей правой руке, приподнялся в стременах и прищурился.