И в то же время его имя, разумеется, должно остаться в списке заключенных.
– Вы подумали обо всем! – воскликнул король, восхищенно глядя на епископа.
– Да, сир, обо всем! По той же причине господин де Гиз не должен знать, что маркиз де Сен-Мар в Бастилии, – решительно продолжал Ришелье. – Поэтому имя маркиза не стоит упоминать в записях.
Людовик поежился. Ришелье заговорил о том, чтобы освобождение Лаффема держалось в глубокой тайне только для того, чтобы в списках арестованных не появилось имени Сен-Мара.
– Вы правы, – сказал наконец король. – Никто не должен знать, что господин де Лаффема на свободе, а господин де Сен-Мар в тюрьме.
Людовик взял перо и задумался. Казалось, он колеблется. Ришелье ласково произнес:
– Если Ваше Величество позволит, то я продиктую…
Король грустно кивнул. Тогда епископ начал говорить, а Людовик – писать:
Приказ коменданту
нашей крепости Бастилия
Господин де Невиль передаст подателю сего письма заключенного, которого ему укажут; этот заключенный покинет Бастилию без всяких формальностей; присутствие при этом охраны запрещается.
Податель сего письма доставит в Бастилию другого заключенного, какового господину де Невилю надлежит поместить в камеру. Коменданту, охране и надзирателям запрещается разговаривать с заключенным и пытаться узнать его имя.
Приказ вступает в силу с момента получения письма.
Лувр, девятнадцатый день декабря года 1616.
Людовик,
Король Франции и Наварры.
Король расписался.
Ришелье схватил документ и тут же исчез.
Вернувшись на набережную Огюстен, епископ послал за кадетом из Турени.
– Господин де Шеман, – сказал он ему, – соблаговолите прочесть вот это.
Молодой человек исполнил распоряжение Ришелье.
– Вы все поняли, Шеман? – строго спросил тот.
– Да, монсеньор, – кивнул туренец. – Речь идет о двух узниках: одного надо вывести из Бастилии, а второго надо туда доставить. А как зовут человека, которого я должен освободить? Нужно, чтобы я знал его имя.
– Лаффема, – коротко ответил епископ.
– А кто второй? – поинтересовался де Шеман.
– Заключенный с первого этажа, – заявил Ришелье.
– Как! – вскричал туренец. – Господин де…
– Заключенный с первого этажа! – перебил его Ришелье. – Прочтите еще раз приказ. Горе тому, кто узнает его имя!
– Хорошо, монсеньор. Я отправляюсь, – заторопился де Шеман.
– Не сейчас, – остановил его епископ. – Позже, когда Париж уснет. В десять часов. Надежная карета. Кто-нибудь из ваших людей – хорошо вооруженный. Вы рядом с узником, с пистолетом в руке.
Кадет сунул приказ в карман и уже собрался уходить, но Ришелье задержал его.
– Кстати, – произнес епископ, – предупредите господина де Невиля, что завтра утром я приеду к нему сам, чтобы отдать распоряжения, касающиеся нового заключенного. А теперь идите!
Оставшись один, Ришелье направился к комнате Марион Делорм. Он долго стоял под дверью, но, так ничего и не услышав, удалился… Вскоре епископ был уже в седле. Улыбнувшись, он проговорил:
– А теперь посмотрим на праздник маршала д'Анкра!
Если бы Кончини видел эту улыбку, он бы не на шутку испугался.
Зарешеченное окно камеры номер четырнадцать в Казначейской башне выходило на поля и луга. Четверо часовых стояли у подножия башни, еще четверо – на крепостной стене.
Конде закончил скудную трапезу. Охранник унес посуду. |