|
Мегрэ заметил керосиновую лампу, свисавшую с потолка, и понял, что в селении нет электричества. Мегрэ, не постучав, прошел во вторую комнату, где было совсем темно и только поленья, горевшие в камине, освещали все вокруг. В их слабом свете Мегрэ разглядел широкую кровать со множеством тюфяков и раздувшейся, как шар, красной периной; на этой кровати неподвижно лежала старая женщина с застывшим бледным лицом, на котором одни глаза казались живыми. – Она по прежнему не говорит? – спросил Мегрэ у Мари Лакор. Та отрицательно покачала головой. Комиссар пожал плечами, сел на соломенный стул и вытащил из кармана бумаги. В самом событии, происшедшем пять дней назад, не было ничего сенсационного. Сестры Потрю, жившие вдвоем в этом домишке, имели, по слухам, кое какие сбережения. Они также владели еще тремя домами в этой же деревушке и издавна слыли скрягами. В ночь с пятницы на субботу соседи слышали какой то шум, не вызвавший у них беспокойства. На рассвете в субботу проезжавший мимо дома крестьянин, заметив распахнутое настежь окно спальни, заглянул внутрь и поднял крик. Около окна в ночной рубашке лежала Амелия Потрю в луже крови. На кровати лицом к стене застыла в неподвижности ее сестра Маргарита – она была мертва, в груди у нее зияли три ножевые раны, правая щека была рассечена, и глаз наполовину вытек. Амелия осталась жива. Она пыталась позвать на помощь и открыла окно, но упала, лишившись чувств от потери крови. На теле у нее насчитали одиннадцать неглубоких ран, почти все на плече и правом боку, но ни одна не была серьезной. Второй ящик комода был выдвинут, белье разбросано, а сверху лежал старый, позеленевший от времени кожаный портфель, в котором сестры, должно быть, хранили все документы. На полу валялись сберегательная книжка, купчие, арендные договоры и накладные поставщиков. Орлеанская полиция уже производила дознание. У Мегрэ был не только подробный план помещения, но и фотографии, и протоколы допросов. Покойницу Маргариту похоронили три дня назад. Амелию собирались отправить в больницу, но она оказала отчаянное сопротивление, вцепилась ногтями в простыни, требуя взглядом, чтобы ее оставили дома. Судебно медицинский эксперт утверждал, что ни один из внутренних органов у нее не затронут, а внезапную немоту объяснял нервным шоком. Так или иначе, за эти пять дней она не произнесла ни звука. Но, несмотря на свою неподвижность и стеснявшие ее повязки, она внимательно наблюдала за всем, что происходило вокруг нее. Теперь она не спускала глаз с Мегрэ. Через три часа после того, как орлеанская прокуратура закончила расследование, был арестован тот, на кого указывали все улики как на убийцу. Это был Марсель, незаконный сын умершей. В возрасте двадцати трех лет Маргарита Потрю произвела на свет сына, которому было теперь тридцать девять лет. Одно время он, как утверждали все вокруг, служил доезжачим у герцога, потом стал дровосеком и жил на полуразвалившейся ферме в десяти километрах отсюда, около пруда Повешенного Волка. Мегрэ навестил его в тюрьме. Это был человек грубый во всех отношениях; нередко он неделями не являлся к жене и пятерым детям, которых угощал в основном коло! ушками. Кроме того, он был пьяницей, да и придурковат немного. Теперь, проникнувшись атмосферой, царившей в доме, Мегрэ захотел перечитать показания, которые дал Марсель о том вечере, когда было совершено убийство. – Я приехал на велосипеде около семи вечера, когда старухи садились за стол. Я выпил стаканчик у стойки, потом вышел во двор, прирезал кролика и ободрал, а мать его зажарила. Тетка, по обыкновению, ворчала, она меня всегда терпеть не могла. Местные жители утверждали, что Марсель действительно имел привычку так вот неожиданно заявляться к матери и тетке и закатывать себе пир; мать не смела ни в чем ему отказать, а тетка его побаивалась. – Они снова поругались, когда я взял в лавке сыру и отрезал малость… – Какое вино вы пили? – спросил Мегрэ. |
