|
– Я зацепился и оторвал пуговицу, когда потрошил кролика, – уверял Марсель. Перечитав свои заметки, Мегрэ встал и посмотрел на Амелию со странной усмешкой: как будет она сейчас раздосадована, когда не сможет следить за ним взглядом! Он толкнул дверь в полутемную кладовую, куда свет проникал через слуховое окошко, и увидел поленницы дров на полу, а слева у стены пресловутые бочки. В двух полных оказалось вино – в одной красное, в другой белое. Две другие были пусты, и на одной из них эксперты отдела криминалистики обнаружили капли стеарина от свечи, стоявшей в комнате. Комиссар орлеанской полиции сообщал в своем рапорте: «Возможно, эти следы оставил Марсель, когда зашел в кладовку хлебнуть вина. По показаниям его жены, он вернулся домой совершенно пьяный. Зигзагообразные следы его велосипеда подтверждают ее слова». Мегрэ обвел кладовку взглядом и, не найдя того, что искал, вернулся в комнату, открыл окно и увидел на площади только двух мальчишек, наблюдавших за домом. – Послушай, малыш, не принесешь ли ты мне пилу? – Простую пилу для дров? Все время он чувствовал за собой бескровное лицо и зрачки, неотступно следившие за всеми его движениями. Мальчик вскоре принес две пилы разного размера. В это время вернулась Мари Лакор. – Я вас не задержала? Я оставила малыша дома. А теперь я должна помыть больную. – Подождите еще несколько минут. – Ладно, я пока согрею воду. Да уж! Мегрэ предпочитал не присутствовать при этой сцене. С него хватало того, что он видел. Он снова вошел в кладовую и, просунув пилу в отверстие бочки со следами стеарина, принялся за дело. Он знал, что обнаружит там. Он был уверен в себе. Если утром он еще мог сомневаться, то теперь сама атмосфера дома убедила Мегрэ в правильности его догадки. И Амелия Потрю оказалась точно такой, какую он думал найти! Да, тут даже стены источали не только скупость, но и ненависть! А войдя в дом, комиссар заметил кучу газет на стойке. В отчетах он не обнаружил этой важной подробности: сестры Потрю выписывали газеты. У Амелии имелись очки, которые днем она не носила: значит, они нужны были ей, чтобы читать? Значит, она читала. И сразу же прояснился самый сомнительный пункт в теории комиссара. В своих гипотезах он исходил из ненависти, обостренной долгими годами совместной жизни в этом тесном доме, долгими ночами, проведенными на общей постели, одними и теми же стремлениями и вожделениями. Маргарита родила сына, познала любовь, а старшая сестра не испытала и этой радости! Лет до пятнадцати, а может, и до двадцати, мальчишка держался за их юбки, потом, предоставленный самому себе, часто забегал поесть, выпить, выклянчить денег. А ведь эти деньги принадлежали не одной Маргарите, но и Амелии! И даже больше Амелии, поскольку она была старшей и, значит, успела вложить в эти сбережения больше труда! Эту ненависть разжигали сотни мелких повседневных событий: кролик, забитый в угоду Марселю, или предназначенная для продажи головка сыра, от которой он бесстыдно отхватил кусок, а мать даже не протестовала… Да, Амелия читала газеты, она, верно, с жадностью глотала отчеты о процессах и знала, какое значение имели отпечатки пальцев! Амелия боялась племянника. Она сердилась на сестру, которая открыла ему место, где они прятали деньги, или, как в тот последний вечер, позволила ему касаться ценных бумаг, на которые он мог позариться. – В один прекрасный день он нас зарежет… Мегрэ мог побиться об заклад, что эта фраза не раз повторялась здесь. Он продолжал пилить. Ему стало жарко, он снял пальто и шляпу и положил их на соседнюю бочку. Кролик, головка сыра… Не навело ли это ее на мысль, что Марсель сам оставил отпечатки пальцев на ящике комода, на портфеле из позеленевшей кожи… Если и этого недостаточно, то есть еще пуговица, оторвавшаяся от его куртки; мать уже легла, так и не успев пришить ее. |
