— Загадка природы.

Он склонился попробовать ее улыбку и, исполняя задуманное, понял, что снова лжет. Никакой загадки.

Просто любовь.

Глава 12

Джек неторопливо продолжал целовать ее, а перед мысленным взором Парис одна за другой появлялись яркие картинки. Идеальный дом Джека. Их дети и собачки. Ее новообретенные сестры, весело препирающиеся с ней у кухонной раковины.

Он нес ее в постель, и она млела от силы его рук, властности, с какой он прижимал ее к сердцу.

Вместе они опустились на простыни, и долго, необычайно долго он только и делал, что целовал ее с неспешной нежностью, пока ей не начало казаться, что он касается ее души, и она вынуждена была отодвинуться, чтобы не задохнуться от безмерности собственной любви. И только тогда он дотронулся до нее большими умными руками, скользящими по шелку и по коже. Но Парис уже перестала понимать, где кончается одно и начинается другое.

— Я дал обещание не спешить, — прошептал Джек ей в шею, распахивая халат. Губы тронули ее горло, учащенное дыхание коснулось сосков, язык изучил пупок.

Каждое прикосновение поражало новизной открытия, словно он обнаруживал новый диапазон чувств, мог проникать сквозь кожу глубже и глубже. В те места, о существовании которых она и не подозревала.

Она поспешно начала раздевать Джека, горя от желания коснуться его, прижаться грудью к груди, сердцем к сердцу.

— Медленно, — напевал он у ее губ. — Медленно. И снова целовал. Целовал и целовал, пока Парис не затрясло как в лихорадке. И тогда он лег рядом, позволяя ее ладоням скользить по его длинной, жесткой спине, кончикам ее пальцев — находить скрытые места, прикосновение к которым исторгало хриплые выдохи из его легких, сводя его с ума.

— Прекрати!

И она прекратила, потому что не хотела, чтобы он сходил с ума, даже по ней. Необходимо сохранить ему здравый рассудок, чтобы он не упустил ничего из того, что скажет она кончиками пальцев и губами или жарким искрящимся взглядом, ни единой вещи из того, что выразить словами невозможно.

Он спустился вниз по ее телу, тепло его рта оказывалось одновременно везде, мучая ее продуманностью, даря так много и все равно недостаточно. Его жадные губы то сдерживали свою жажду, то внушали безумное по своей силе неистовство, то успокаивали, то поощряли и призывали еще чуть-чуть потерпеть.

Потом она ощутила неожиданное прикосновение его волос у себя между ног и задрожала от желания и любви. Но поцелуй — в запретное! — сразу прервал дрожь, сотрясающую тело А он уже ласкал ее все сильнее, и восторг трепетал и переливался в ее теле как жидкое серебро. Она стиснула руками простыню, стараясь сдержаться, не желая блаженства без его вторжения.

О, как болезненно билось в ней желание сказать ему об этом, но он уже пропал, отодвинулся, нащупывая джинсы, и сожаление стерло с ее губ какие-либо слова. Вдруг они оказались рядом, обнаженные, с горячей кожей. Он медленно поднял ее руки, их пальцы переплелись.

— Сейчас, — прошептал он, когда их взгляды встретились. И она открылась ему навстречу, и он опустился на ее тело.

Почему никогда раньше она не испытывала такого изысканного наслаждения? Потому что оно существовало только здесь, в этом месте, именно с этим человеком.

Их тела слились, она изогнулась и обхватила его ногами, затягивая глубже в себя, в тот восхитительный жар, исходящий из глубины ее тела.

— О, да, — шептала она, изгибаясь под ним, словно ища блаженства, уже окружающего их мерцающим ореолом.