– Куда лучше, чем старое Панамериканское шоссе, – добавляет Мама. – Помнишь, как мы ехали по Сьерра Мадре? Тот еще геморрой.

– Я помню, – говорю я.

– Как ты можешь помнить? Тебя тогда на свете еще не было! – говорит Рафа.

– Ага, Лала, – вступает Тикис. – Ты еще была глиной. Ха ха!

– Но я все помню. Честно!

– Тебе, наверное, просто кто то рассказывал, – говорит Мама.

Однажды Рафа и Ито на шоссе через Сьерра Мадре выбросили в окно половину одежды из чемоданов – просто им нравилось, как ветер вырывает ее из рук. Майки повисли знаменами на остриях magueys , носки запутались в пыльном жестком кустарнике, белье украсило цветущие nopalitos , словно праздничные шляпы, а Мама с Папой тем временем смотрели только вперед, их беспокоило то, что впереди, а не позади.

Иногда горные дороги такие узкие, что водителям грузовиков приходится открывать дверцы, дабы выяснить, насколько близко их машины от края. Один грузовик сорвался вниз и кувырком полетел по каньону – неспешно, как при замедленной съемке. Мне это приснилось или же я опять слышала чей то рассказ? Не помню, где кончается правда и начинаются истории.

Городки с центральными площадями, открытыми эстрадами и чугунными скамейками. Деревенский запах, как запах твоей собственной макушки в солнечный день. Дома, выкрашенные в яркие цвета и то тут, то там выступающие на обочины кресты вдоль дороги, отмечающие места, где чьи то души покинули тела.

– Не смотрите туда, – говорит Мама, когда мы проезжаем мимо, но из за этих ее слов мы приглядываемся к ним еще внимательнее.

Где то в глуши нам приходится остановиться, чтобы Лоло смог пописать. Папа закуривает сигарету и проверяет покрышки. Мы все выходим из машины – размять ноги. Вокруг ничего интересного – одни лишь поросшие кактусами холмы, mesquite , полынь да дерево с белыми цветами, похожими на шляпки. Из за жары кажется, что сине пурпурные горы вдалеке дрожат.

Я поворачиваюсь и вижу трех босоногих ребятишек – они смотрят на нас: девочка, сосущая подол линялого платья, и двое мальчишек, чьи тела покрыты пылью.

Проверяющий покрышки Папа заговаривает с ними:

– Это ваша сестричка? Не забывайте хорошенько заботиться о ней. Где вы все живете? Где то рядом?

Он говорит и говорит, как мне кажется, довольно долго.

Перед самым отъездом Папа берет из машины мою резиновую куклу со словами:

– Я куплю тебе другую.

И не успеваю я вякнуть хоть слово, как мой пупс оказывается в руках той девочки! Ну как мне объяснить, что это мой ребенок, моя кукла Бобби, у которой на левой руке не хватает двух пальцев, потому что я сжевала их, когда у меня резались зубы? Другой такой куклы нет на всем белом свете! Но не успеваю я ничего сказать, как Папа вручает куклу девочке.

Потом исчезают и грузовики, подаренные на Рождество Лоло и Мемо.

Трое детей бегут с нашими игрушками в холмы из пыли и гравия. Не отрывая от них глаз и широко разинув рты, мы вопим на заднем сиденье.

– Вы, дети, слишком избалованны, – ругает нас Папа, когда мы едем прочь.

Я действительно вижу, как через плечо бегущей девочки резиновая рука моей куклы Бобби с тремя пальцами машет мне на прощание? Или мне это только кажется?

6

Керетаро

Поскольку мы дети, нам забывают рассказывать о том, что происходит, или же нам о том рассказывают, но мы забываем. Не знаю, что из этого верно. Заслышав слово «Керетаро», я вздрагиваю и надеюсь, что никто ничего не вспомнит.

– Отрежьте.

– Все сразу? – спрашивает Папа.

– Все, – говорит Бабуля.