Изменить размер шрифта - +

 

– Ты двинулся, Шермер? – понизил голос Димка. – Что за дела? У меня квартира есть, куда я пойду? Да и на черта мне к девчонке – как я потом отбрыкиваться буду?

– Слушай меня, Дюков, – оборвал приятеля Павел. – Меня пытались убить. Странным способом, но точно пытались убить. Томка исчезла. Бизнес наш уничтожен. Чего ты хочешь? Чтобы к тебе пришел крепкий малый в черных очках и в сером костюме, наставил на тебя то ли пистолет, то ли насос какой-то – и начал крушить твоим телом мебель?

– Гонишь… – пролепетал Дюков.

– Вот что, Дима, – прошептал Павел. – Ты мое слово знаешь. Будут какие плюсы – поделим пополам. Будут минусы – возьму на себя. Но скажу так: если бы не Томка, сейчас бы я уже и сам сидел в аэропорту. Вместе с тобой. Решай сам. Все понял?

– Все, Шермер. – Голос Дюкова стал тихим, но твердым. – Тогда прости, если что.

– Бог простит. – Павел нажал отбой.

 

07

 

Пятничная Москва стояла. Ведущие из города трассы скрипели стальными тромбами. Клубы дыма от припозднившихся фур мешались с запахом резины и повисшим над асфальтом напряжением. Августовское солнце слепило глаза. Пожухлая трава на обочинах торопилась в осень и успевала быстрее железной реки. Машина Павла медленно плыла в плотном потоке, и он сам словно плыл внутри механической многоголовой змеи то ли как ее часть, то ли как проглоченное лакомство.

Он был растерян и одновременно зол. Слова Жоры, что он должен залечь в безопасном месте, и непонятная ему самому уверенность, что этого делать не следует, не срастались друг с другом. И не потому, что в глубине души Павел понимал, что безопасного места от непонятной опасности быть не может. И не потому, что он не мог залечь куда бы то ни было, пока не узнает, что случилось с его единственным родным человеком, внутри которого билось сердце его ребенка. Ни на секунду Павел не мог представить себя плывущим по течению. Ни на секунду не мог смириться с обстоятельствами, тем более с обстоятельствами, которые собирались хорошенько выстучать его о твердое и, может быть, острое. Он должен был что-то делать.

Вот только что? Куда-то ехать? К кому-то, кто мог бы ответить хотя бы на какие-то вопросы? К кому-то, у кого могла укрыться Томка? Бред. От кого укрыться? Хотя, судя по всему, укрываться как раз было от кого. Так к кому ехать? К тестю? Того, скорее всего, не было дома, да и Томка никогда не рвалась к папочке. Вряд ли она побежала бы искать защиты у отставного майора, сколь бы ни был он грозен на вид. Да и игрушку, имитирующую дробовик, она взяла явно не для того, чтобы добиваться с ним у кого-нибудь защиты. Нет, к майору он поедет если не в последнюю, то и не в первую очередь. Да и что сможет сказать ему тесть, если еще станет с ним говорить? Захочет ли ответить на его вопросы? Какие вопросы? Один вопрос. Почему Томка не предупредила его? Почему не оставила хотя бы записки? Или оставила? Где она могла ее оставить? В квартире он ее не нашел, в почтовом ящике – тоже. Где еще? Кто у нее был на телефоне? Павел, тесть, соседка тестя, фитнес-центр, Людка, Костик и Димка? Димка, Людка и сам Павел отпадали, в фитнес-центре ничто не бросилось в глаза, тестя нет, Костик тоже не знал ничего с утра. Или думал, что ничего не знал…

Капли пота повисли на ресницах. Павел вытащил платок, вытер лицо.

А если все не так? Если кто-то ворвался в квартиру, заставил Томку позвонить на работу, чтобы ее не хватились раньше времени, скрутил девчонку, сбросил ненужные изуродованные паспорта, потер все графические файлы в компьютере, оставил телефон, еще и прихватил дробовик Павла с собой – да хотя бы ради забавы. Или не понял, что это игрушка? А потом еще и вернулся, чтобы напугать нерасторопного муженька-раззяву? Приложить его о мебель.

Быстрый переход