– Хорошо бьешь, – сделав еще один длинный выдох, сдавленно сказал Егор, с усилием массируя левой ладонью сильно ушибленную грудь.

– Здоровья в тебе просто не меряно. Становись, теперь моя очередь.

– Ну, Степа, блин, что же ты так фраернулся, я же на тебя поставил… – удивленно развел руками Ганс, от досады сбросив обычную для него маску невозмутимости.

Зато Витос, памятуя о случае, когда при нем Егора уже били в живот, весь лучился самодовольством. Проиграв Гансу в карты десять щелбанов, от которых у него до сих пор гудела голова, он теперь имел все шансы отыграться.

– Давай, Степа, не менжуйся, подставляй свою фанеру, – довольно загудел он.

– Пусть теперь Каратила тебя вдарит.

Степа стянул через голову майку, явив присутствующим мощный торс атлета с тяжелыми плитами грудных мышц и четкими рельефными кубиками пресса, и приготовился принять ответный удар.

– Да, чтобы вырубить этого буйвола ударом в пузо или в грудак, его надо бить только кувалдой, – усмехнувшись покачал головой Ганс.

– Отвечаю стопудово, сейчас у них будет ничья.

Егор отошел на пару шагов от застывшего в ожидании Степы и, чуть согнув ноги в коленях, замер с опущенными руками. Его совершенно не пугали мощные мышцы десантника, потому что он прекрасно знал, когда куда и как бить, чтобы эта внушительная броня оказалась совершенно бесполезной.

– Т-хай!

Выждав, пока десантник начнет делать вдох, он, сильно оттолкнувшись правой ногой от пола, на подскоке нанес Степе быстрый и четкий прямой правой точно в солнечное сплетение. Степа, получив ничем с виду не примечательный удар, тут же согнулся и, обхватив свой живот обеими руками, свалился на пол, беззвучно разевая рот и безуспешно пытаясь вдохнуть.

– Красава Егор! Ганс, давай неси сюда свой лобешник, теперь настала моя пора фофаны отпускать, – обрадованный Витос от полноты чувств даже подпрыгнул на шконке.

Ганс расстроено поплелся к Витосу, который просто горел от нетерпения вернуть ему должок, а Егор присел на корточки рядом со Степой и тронул его рукой за плечо:

– Ну ты как? Все нормально?

– Все путем, – наконец просипел Степа, поднимаясь с пола, и поднял кверху большой палец правой руки.

– Классный у тебя удар, прошиб меня прямо насквозь. У нас в части так мог только один капитан, который был просто помешан на рукопашке.

На следующий день рано утром всех обитателей камеры, кроме Егора, забрали на этап, направлявшийся в Серпуховский СИЗО, а его самого, чуть ближе к обеду, перевели в общую камеру. В новую хату Егор зашел уже полностью упакованным арестантом: с собой у него были сумка с вещами, ложка, миска, кружка, подушка, а также толстое мохнатое одеяло, оставленное ему Геной. Когда за ним закрылась дверь и с глухим лязгом щелкнул замок, Егор быстро окинул взглядом все помещение и сдержанно поздоровался с обитателями. Новая камера была раза в три больше чем та, из которой его перевели. Это было полутемное квадратное помещение со стенами, окрашенными масляной краской, какого-то непонятного сине-зеленого цвета. Почти половину камеры занимали длинные, от стенки до стенки, деревянные нары. Нары были расположены прямо напротив входа, под окном, наглухо закрытым стальными жалюзи. На нарах в разных позах сидели и лежали арестанты, среди них были и совсем молодые парни и мужчины солидного возраста. Почти на всех лицах была какая-то печать безысходности и тупой покорности забросившей их сюда судьбе.