— Александр Матвеевич, а зачем вы ее так сильно связали? Ей, наверное, очень неудобно, и руки-ноги затекли…

— Да вот пришлось наказать за грубость нрава. Не люблю хамоватых людей. А что у бедняжки ручки-ножки затекли, так мне ее почему-то не жалко… Полиции на руки передадим, так в камере отойдет. Там заняться нечем, пусть ручки-ножки себе разминает в ожидании суда. Но поскольку наняла меня не полиция, а вы, высокочтимая сударыня, так прежде всего вам я свою добычу и предъявляю. Может быть, вы сочтете нужным парой слов перекинуться с мадемуазель Дроздовой?

Легонтов вытянул изо рта Жени кляп. Она глотнула воздуха и визгливо закричала ему: «Сволочь!»

— Как вы плохо воспитаны, мадемуазель! Я осуждаю подобное поведение даже в среде базарных торговок, а уж в разговоре между нами, благородными людьми, можно было бы выбирать выражения. Все-таки здесь дама. — Происходящее явно забавляло Легонтова.

— Воды дай, гад! — Голос Жени прерывался. Похоже, от долгого сидения с кляпом во рту у нее и вправду пересохло горло.

Легонтов поднес к ее губам кувшин, и она с жадностью сделала несколько глотков.

— Женя, перестаньте ругаться, — предложила я. — Давайте поговорим спокойно. Криком вы все равно себе не поможете.

— Давайте, — неожиданно согласилась Женя. — С вами, Елена Сергеевна, я могу говорить спокойно, вы не так раздражаете меня, как этот ваш надутый гусак, берущийся за любую грязную работенку.

— Но при нашей встрече в Последнем переулке вы не проявляли по отношению ко мне особой сдержанности в выражениях…

— Ну у каждого могут сдать нервы. Иной раз и поговоришь о наболевшем, не подбирая слова… А так вы мне даже симпатичны — дамочка, которая ухитрилась за короткое время избавиться от трех мужей, не может не казаться милашкой.

— Женя, ко мне вы можете относиться как угодно, но за что вы так возненавидели Марию Антоновну? Она сделала вам столько добра.

— А за что мне ее любить? И какое же добро она, позвольте спросить, мне сделала? Какое добро она вообще способна делать? Чего стоят ее жалкие унизительные подачки? И чем она может быть мне симпатична? Богата, красива, беспечна и безмозгла. И с детства привыкла, что все должно подаваться ей на золотом блюде. Надеюсь, вы слишком умны, чтобы полагать, что Терская-младшая столь добродетельна и благородна, как это кажется ей самой. Она всю жизнь живет играючи — играет в заботу о ближних, в борьбу за права женщин, в свой дурацкий механический драндулет, в молочную ферму, устроенную в имении ее старой нянькой…

— Почему вы полагаете, что все это игра? Например, борьба за права женщин? Мария со всем пылом занимается делом эмансипации, она такая энергичная девушка…

— Да уж, энергии ей не занимать, она умудрилась переборщить даже с этой добродетелью. И меня пыталась привлечь к своим феминистским играм. Этой гусыне всегда было невдомек, что бороться за права необязательно, главное — пользоваться ими. Но что разумное может прийти в голову богатой куклы, красивой как ангел и тупой как кролик? Богатство вообще враг ясного ума, выдумки и изобретательности, оно побуждает человека полагаться на свои деньги, а не на свой ум и свои силы.

— Зато вы, с присущей вам изобретательностью, ухитрились отправить в мир иной кучу народа, в том числе бедную старую графиню, оставив Марусю полной сиротой.

— Бедную графиню? Бедную? О нет, очень богатую! Я так и вижу эту мелочную капризную старуху с выражением вечного недомогания на лице от избытка денег. Мне довелось послужить у нее в камеристках, и надо признать откровенно, редкая камеристка не пожелала бы смерти такой хозяйке.

— Пожелать смерти и убить — вещи совершенно разные.