— Я жалею, что мне не пришло это в голову раньше. Профессионалы в деле расследования всегда лучше дилетантов. Мы недооценили противника и сделали слишком много ошибок. Надо срочно подключать к деятельности нашего Клуба настоящего детектива.

— Ну хорошо, за безопасностью Михаила в больнице он присмотрит. А как он может помочь в розыске наших сбежавших убийц? Тем более что к делу уже подключилась полиция, — осторожно заметил Андрей.

— Голубчик, умоляю вас, не возлагайте особых надежд на полицию. Поверьте, они будут разводить руками и говорить что-нибудь вроде: «Мы прилагаем все силы, но увы, наши старания пока не увенчались успехом… Розыск сбежавших преступников идет полным ходом, и конечно же… всенепременно… безусловно… предпримем самые действенные меры к обнаружению и поимке…» И чем дальше, тем убедительнее будут рассказывать о своих подвигах и титанических трудах, а убийцы тем временем выедут за границу.

— А что же сможет сделать ваш сыщик, Елена Сергеевна?

— У меня есть одна идея. Мамаша Десни, возможно, знает, где найти старшенького, или будет его искать (сын все-таки!) и выведет нас на след Нафанаила. И тут уже дело хорошего профессионала этот след взять!

— Я сам шел к этой мысли со вчерашнего дня, но так и не сумел облечь ее в столь четкую форму, — тихо проговорил Щербинин.

— Это потому, что вы мыслите зрительными образами. А наши унылые дела так далеки от искусства.

Андрей закончил работу над своими набросками и закрыл блокнот.

— Я вижу, работа над вашей картиной продвигается…

— Да, мне наконец удалось поймать нужное страдальческое выражение для лица распятого разбойника. Кстати, Елена Сергеевна, у меня к вам большая просьба… Вы не согласились бы попозировать мне?

— Я?!

(В чем дело? Неужели художественный образ Маруси его уже не устраивает?)

— Видите ли, я давно ищу подходящую модель для фигуры Божьей Матери… Если возможно, буквально пару сеансов…

— Извините, я не ослышалась? Вы хотите, чтобы я послужила моделью для фигуры Божьей Матери?

— Именно. Когда я увидел вас в гостинице над раненым Мишей, у вас было такое лицо… Я имею в виду, такое трагически-возвышенное выражение лица, что я сразу понял, как должна выглядеть Богородица на моем полотне…

— Один из моих покойных мужей, купец Лиховеев, говаривал в таких случаях — вы или с ума сошли, или тронулись, простите великодушно! Как я могу позировать для Богородицы? Это кощунство какое-то! Вам лучше поискать модель среди монахинь, живущих праведной жизнью…

— Обычно у монахинь (кстати, я уверен, никто из них не согласился бы позировать, почитая это мирской суетой и греховным делом) слишком благостное выражение лица, далекое от всяких страстей… А мне важно передать трагедию матери, любимый сын которой распят на кресте и умирает страшной смертью у нее на глазах. До его воскрешения еще далеко, и даже уверенность в этом грядущем воскрешении и мысль о том, что Отец Небесный не оставит сына, не мешают ей переносить страдания Иисуса как свои собственные. Отчаяние, милосердие, горе и самоотречение — сколько самых сильных чувств должно было сливаться в этот момент на лице Богородицы. Пожалуйста, Елена Сергеевна, не отказывайте мне… Если вы вспомните, какими глазами смотрели на умирающего Мишу…

— Но, может быть, вам сможет позировать Маруся?

— Честно говоря, Маруся должна предстать там в другом образе, не хочу пока раскрывать весь замысел… Но мне очень, очень нужна ваша помощь, Елена Сергеевна!

— Грех отказывать, когда тебя так просят, Леля! — В голосе Маруси прозвучали какие-то новые, я бы сказала, ревнивые нотки.