Ровена сидела у камина, пила некрепкий чай и смотрела на огонь. Ей было уютно, тепло в толстом махровом банном халате. Чистые пряди влажных волос падали на плечи. Летний дождь барабанил по темной застекленной крыше, но даже сквозь потоки воды она различала неясный свет тающих звезд.

Она была слишком возбуждена и не могла заснуть.

Ровена посмотрела на выцветшую газетную вырезку со статьей о Дэвиде Джеффине, приколотую над кроватью. Если бы она стала президентом, она бы могла пригласить его выступить у них… Ровена мысленно беседовала с ним, когда в дверь позвонили.

— Радость моя, заходи! — крикнула она Топаз.

— Прием более теплый, чем я ожидал, — проговорил Питер Кеннеди, наклоняясь и входя в комнату.

Ровена вскочила, плотнее закутываясь в халат.

— Что ты здесь делаешь?

— Ты разрешила мне войти, как я понял — спокойно произнес Питер, закрыл за собой дверь и предложил ей сигарету. Она отказалась. Он пожал плечами и закурил. — Хорошая речь, если можно так выразиться. Ты держалась очень мужественно.

— Спасибо, — Ровена слегка расслабилась. Ничего не поделаешь, она действительно рада его видеть. Питер не подходил к ней после поцелуя на балу уже неделю. «Кому я не доверяю? Ему или себе? Да, надо было набраться мужества или все бросить и сбежать. Но у меня обязательства перед избирателями».

Он глубоко затянулся.

— И ничто не может заставить тебя выйти из игры?

— Ничто, — осторожно ответила Ровена. Только по двум причинам такой человек, как Кеннеди, мог появиться в этой комнате в столь неурочный час. Секс или политика? Но ведь он встречается с ее лучшей подругой, значит, первое отпадает. — В чем дело, Питер?

— Я хочу, чтобы ты вышла из избирательной кампании.

Ровена откинулась назад, глотнула чай. Она удивилась, но не была потрясена, насмотревшись на многое — предательство, нерешительность, перебежки с одной стороны на другую, слишком многое, чтобы сейчас смутиться. На секунду Ровена задумалась, знает ли о его решении Топаз, но потом отбросила эту мысль: Топаз ее ближайшая подруга. Да, это удар, но не слишком сильный, вряд ли сейчас даже Питер Кеннеди способен спасти Джилберта. Особенно после ее сегодняшнего триумфа.

— Нет, ничего подобного я не собираюсь делать, — сухо ответила она. — И я полагала, ты меня поддерживаешь, Питер.

— Значит, ты ошибалась, — так же сухо ответил Кеннеди.

— А Топаз знает, где ты? — спросила она. Сердце ее колотилось. Зачем Питер пришел? Почему он снова переметнулся на другую сторону? Из-за того, что она отвергла его?

Ровена смотрела на красивое лицо, мускулистое тело, золотистые волосы, мокрые от дождя, ей не хотелось, чтобы он злился на нее. Ей хотелось ему нравиться.

— Я не могу взять назад слово, данное Джилберту, — проговорил он в ярости. — Как ты не можешь понять?

— Но ты и мне дал слово.

Питер казался сердитым, виноватым и смущенным, она понимала — внутри него идет борьба, он ищет мотивы и доказательства правильности своих действий. Как ни глупо, это льстило ее самолюбию — приятно, что из-за нее он в таком смятении. И желание, пока еще очень слабое, начало зарождаться в ней.

— Я знаю, — сказал Кеннеди, его синие глаза смотрели на нее в упор. — Я не должен был это говорить, просто я ничего не смог с собой поделать.

Во второй раз за вечер Ровена почувствовала, что время будто остановилось. Несколько секунд она молчала, они слушали потрескивание огня в камине, а за окном собиралась гроза.