Теперь — о втором письме. Его автором был Себастьян Дидо. Собственно, писал он не мне лично, а в редакцию «Сектора Фаониссимо». Дидо рассказывал о необычной встрече, произошедшей с ним на Оркусе — о встрече с женщиной, по имени Бланцетти. Он сразу заподозрил, что с этой дамой — Бланцетти — что-то не то. Исходящие от нее психоны (так паломники называют частицы-переносчики духовной энергии) не походили на человеческие. Дидо утверждал, что он обладает способностью к гиперсенсорному общению и отличить человеческие психоны от нечеловеческих — для него пара пустяков. Теряясь в догадках, он спросил совета у Большой Воронке, и ее ответ поразил его: Воронка сказала, что Бланцетти — инопланетянка-гоморкус. Но, должно быть, Бланцетти подслушала его разговор с Воронкой, поскольку в тот же день исчезла. Несколькими днями позже Дидо прочитал в «Секторе Фаониссимо» старую публикацию о Джоне Смите. «Это не может быть совпадением!» — заключает Себастьян Дидо и требует от редакции, во-первых, точный адрес Джона Смита, а, во-вторых, содействия в розысках пропавшей Бланцетти. Я представляю себе, как теперь Редактор ломает голову, решая, что делать с Дидо и его письмом. Дал бы он Ларсону написать ответ. А Ларсон напишет, что, мол, на Окусе пропадают не только Бланцетти и порекомендует в следующий раз принять двойную дозу антиоркусовских пилюль. Я бы на месте Редактора, попросту проигнорировал бы Дидо — мало ли, кому что нашептали оркусовские воронки. Да и женщины на нашем пути, всякие попадаются…

8

На предыдущем дне, вероятно, и следовало бы закончить эту историю, если бы за ним не наступил день сегодняшний. Как всегда, когда я не в отпуске и не на задании, я начал новый день с просмотра поступивших за ночь плохих новостей.

Последнее время, во время просмотра новостей меня стали одолевать одни и те же мысли… Но можно ведь и по-другому сказать: мол, если ты не в отпуске, когда вообще не нужно ни о чем думать, и когда ты не на задании, то есть от работы мозги не плавятся, то не относящиеся к делу мысли сами лезут в голову, а новости тут не при чем. На самом деле, это Татьяна любит так порассуждать. Она говорит, что существует некий принцип взаимности, и формулирует его так: «Мы знаем о мире ровно столько, сколько мир знает о нас.» Мол, познавать мир мы можем лишь изменяя его, а по этим-то изменениям Мир и узнает о нас. Иначе говоря — никак нам не спрятаться, в щелку или замочную скважину не подглядеть. Вот я и думаю: когда я просматриваю заботливо отсортированные и упорядоченные моим компьютером последние известия, то нет ли кого-то, кто точно так же просматривает меня, или, по крайней мере, мог бы просмотреть, если б только захотел. Наверное, люди так стали думать с тех пор, как у них появилась возможность не выходя из дома наблюдать за событиями, происходящими в других местах и с другими людьми. Или это манией преследования называется, а на моей работе манию преследования заработать легче чем простуду. Но возвращаясь к вопросу о том, знает ли мир о нас столько же, сколько и мы о нем, утешает одно: если и впрямь существует такая симметрия, то нет риска однажды оказаться у кого-то сапиенса на приборном стеклышке раньше, чем он окажется на моем. Смешная картина получается: лежу я под микроскопом, а в то же время наблюдатель или его друзья сами находятся под вооруженным оптическим прибором, всевидящем оком Хью Ларсона.

«„Вапролоки Фаона“ — „Гоморкусы“ — ноль — три», — сходу огорчил меня нейросимулятор. Можно подумать, наши когда-нибудь у них выигрывали.