Дмитрий Быков. Карманный оракул (сборник)
От автора
На протяжении последних пятнадцати лет я вел в разных изданиях («Профиль», «Компания», «Собеседник») колонки – иногда с итогами прошедшей недели, а иногда с прогнозами на следующую. Я решил собрать те, что с прогнозами или, по крайней мере, предположениями, и посмотреть, что и как сбывалось. На макроуровне я ошибаюсь очень редко, поскольку векторы в российской истории всегда наглядны. Что касается конкретных сценариев, здесь я попадаю пальцем в небо с такой регулярностью, что в последнее время воздерживаюсь от угадывания деталей. Эта своеобразная дальнозоркость иногда меня раздражает, но чаще радует. Например, большинство стихов из рубрики «Письма счастья» или, скажем, роман «ЖД» ничуть не устарели, хотя, если вдуматься, в этом мало хорошего. Прогнозы, собранные здесь, касаются не только политики, но и культуры, и даже, страшно сказать, эволюции человеческого рода. Некоторые тексты снабжены коротким комментарием из дня сегодняшнего. Название позаимствовано у испанского иезуита Балтазара Грасиана (1601–1658), чей «Карманный оракул» в «Литпамятниках» был когда-то первой моей покупкой в университетской книжной лавке с первой же стипендии. Мне близок этот автор – «склонный к меланхолии, желчный характер, вечно раздраженный, всеми недовольный, язвительный критикан», как писали о нем в одном из доносов.
– «Непонимание живоносной концепции Корней и Соков, неспособность осмыслить всю грандиозность Нового Евразийства закономерно привели к тому, что писатель, все глубже уходя в мирок субъективных переживаний и формального штукарства, утратил связь с широким читателем и променял признание Родины на непрестижную и реакционную Нобелевскую премию, принятую им из рук мировой закулисы и обозначившую предел его творческого и нравственного падения».
Ставить ему диагноз спустя сто лет – безнадежное занятие; судя по динамике его текстов, можно предполагать, что первые признаки болезни, выражавшейся в попытке систематизировать весь мир, выстроить алгоритмы истории, проявились у него еще в 1903 году, когда юноша, участвуя вместе с отцом-орнитологом в экспедициях, попытался выстроить графики миграции кукушки и вывести математические формулы для птичьих перемещений. Вообще его первая навязчивая идея – их было немного, всего-то три, – заключалась именно в том, чтобы «посадить время в клетку чисел», взять историю за узду, как он называл все это, вывести законы исторических приливов и отливов – то есть той же миграции, но уже племенной, человеческой, – а в конце концов научиться предсказывать будущее с помощью математических моделей. Ничего сенсационного тут нет, это одна из главных задач XX века – научиться предсказывать будущее, обозначить исторические циклы, и занимались этим глубочайшие мыслители в диапазоне от Тойнби до Пригожина (Лев Гумилев, кстати, в своей теории пассионарности во многом шел именно от Хлебникова, и его интерес к Азии предопределен хлебниковской страстью к Монголии, Каспию, буддизму, к Востоку вообще, поскольку Запад вызывал у Хлебникова ненависть, казался выродившимся и т. д.; за ненависть к цивилизации XX век расплатился по полной программе). Хлебниковское безумие в том, что у него эта естественная страсть к выявлению исторического цикла наложилась на математическое (незаконченное, как прочие) образование и манию конкретики, буквального исполнения собственных правил. Если исторические события происходят с более или менее правильным интервалом, этот интервал должен подчиняться математической формуле, должен быть суммой сложных степеней двойки и тройки (которые, по Хлебникову, лежат в основании мира), и все «Доски судьбы» – не что иное, как героическая попытка подгадать под этот закон все великие перемещения народов. |
