Если бы удалось выяснить, что загадочная незнакомка, скрывающая своё настоящее имя, как-то связана с другим цирком, её тайну можно было бы разгадать.
- Впервые, - коротко ответила девушка.
- А по виду не скажешь.
- По твоему виду тоже не скажешь, что ты такой хороший танцор.
От неожиданности он резко остановился, повернулся к своей спутнице.
- Это почему же?
- Ты слишком самовлюблённый, - сказала она, глядя на него снизу вверх. – Никого не видишь вокруг, кроме себя. Мне говорили, таких паутина не любит. И не держит. Но, выходит, мои учителя кое в чём ошибались.
- Не стоит верить каждому слову учителя, даже если тот великий мудрец.
- Вот я и говорю, - на размалёванном чёрно-белом лице опять мелькнула улыбка. – Ты очень, очень самовлюблённый паутинный танцор.
Рейне скрипнул зубами и отправился дальше.
То и дело им навстречу попадались цирковые и шарахались в стороны, видя перекошенное от гнева лицо акробата. Бабочка шествовала за ним, по-королевски выпрямив спину, и не обращала внимания на суету, шепоты, косые взгляды. Рейне мысленно ругал себя за неосмотрительность – мог же он переложить опекунство над карнавальной беглянкой на чужие плечи! – и почти желал, чтобы по пути ему повстречалась Лерона. Тогда он смог бы просто бросить безымянную нахалку и уйти, а вечер – что ж, до вечера ещё много времени, и она вполне могла бы найти себе другую жертву.
Наконец, они добрались до нужной двери.
- Костюмерная здесь! – провозгласил Рейне с язвительной галантностью. – Удачи!
- Спасибо, - негромко проговорила Бабочка и протянула руку, чтобы постучаться. Рейне вдруг показалось, что ирония в её голосе уступила место робости. Эта секундная слабость подействовала на его гнев, словно ведро воды, вылитое на костёр. Он моргнул, наблюдая за движениями Бабочки – они стали вдруг скованными, словно она чего-то испугалась.
Кто-то за его спиной кашлянул в кулак.
- Трива там нет, если вы его ищете, - раздался тихий голос. – Видимо, он опять заперся в чулане, наедине с бутылкой «Рианнского особого». Что вполне объяснимо – он же гестиец, а в Гестии сейчас очень плохи дела после этого ужасного моретрясения. Я не могу его винить за такое нарушение дисциплины, хотя…
- Бабочка, это Марика Карат, помощница патрона, - Рейне прервал тираду Марики; от того, как витиевато она временами изъяснялась, у него начинали болеть зубы. – Марика, это наша новенькая, карнавальная беглянка, ты о ней уже слышала.
- Конечно, - Марика смущённо улыбнулась, поправила очки. – Кто же не слышал. Рада знакомству. Патрон послал меня пересчитать костюмы и кое-что проверить в бумагах на тот случай, если из Корпорации пришлют инспекторов… - Она смущённо замолчала, вспомнив, должно быть, что причина проверки сейчас стоит перед ней собственной персоной. – А что вы тут делаете?
- Мы хотели подобрать для Бабочки костюм, - сказал Рейне и удивился тому, как легко и непринуждённо прозвучала полуправда. «Мы хотели». – И, ты знаешь, мы это сделаем, хоть Трива тут и нет. Не будем ему мешать. Оплакивать родной город, покинутый тридцать лет назад – это ведь очень, очень важное занятие…
Бабочка бросила на него странный взгляд, но ничего не сказала. Он вдруг заметил то, что раньше ускользало от внимания: в её тёмные волосы над правым ухом была вплетена гестийская кисточка – забавное украшение из ниток семи цветов и семи разноцветных бусин. Кисточки всегда были популярны среди жительниц Тарры, однако в облике Бабочки и впрямь ощущалось что-то гестийское – все Дети побережья были худощавыми, стройными, низкорослыми – и Рейне почувствовал себя неуютно.
Что ж, раз он взялся за это дело, надо довести его до конца.
- Марика, у тебя не найдётся чего-нибудь длинного и острого?
Секретарша послушно вытащила из причёски длинную шпильку. |