Она взглянула и испуганно вытаращила глаза.

— Ишь ты! Тут пятнадцать рублей, а он — копейки! Отдай маме; еще потеряешь! — прибавила она тревожно.

Наталья Александровна засмеялась.

— Оставь! Это ему папа подарил. У нас, Елизавета, — дружески сказала она, присаживаясь на табуретку, — теперь много, много денег!

— Да ну? И мне отдадите?

— Все отдам! Хоть сейчас.

— А уж как мне нужно-то! — радостно воскликнула Елизавета и суетливо начала ставить самовар.

— Что же, али картины продал?

— Заказ получил, большой заказ, — ответила Наталья Александровна и заговорила, лаская Сашу, — теперь мы, Елизавета, на другую квартиру переедем. Мебель купим, посуду, все, все…

— Много, получил барин-то?

— Много! Больше тысячи…

Елизавета бросила горящую растопку в самовар и от изумления выпрямилась с трубою в руке.

— Больше тысячи! — повторила она.

— Много больше…

А пламя и дым вырывались из трубы самовара.

— Смотри, смотри! — закричал Саша. Елизавета наставила трубу и повторила.

— Много больше…

— Много! Ну, а теперь беги за булками и молоком, а я Сашу помою.

Елизавета тотчас накинула платок, взяла золотую монету от барыни и стрелою вылетела из дверей.

Первым узнал о богатстве ее господ дворник, а за ним — в булочной, потом в молочной, по дороге Елизавета забежала в мелочную лавочку сообщить новость, но толстый лавочник с усмешкою сказал:

— Поди, рублев пятьдесят получил!

— Пятьдесят! Говорю, больше тысячи! Во какая, куча! — возмутилась Елизавета.

— И долг отдадут?

— Уж это беспременно…

Наталья Александровна вымыла Сашу, напилась с ним чая, потом приказала Елизавете одеть Сашу и прошла в спальную.

Федор Иванович раскинувшись на постели громко храпел. Она осторожно достала узел с деньгами, вынула из него триста рублей и, снова завязав его, уложила на самое дно ящика в комоде, под белье.

Потом заперла ящик, спрятала ключ и, выйдя в кухню, весело сказала Елизавете.

— Ну, мы едем! Барина не буди. Проснется, подай ему чай и скажи, что мы к двенадцати будем!

— Хорошо, хорошо! Идите с Богом! — добродушно ответила Елизавета.

Наталья Александровна вышла. Прежде, в своей коротенькой драповой кофточке, в шапке под мерлушку, в рваных башмаках и без галош в это холодное зимнее время она чувствовала себя бедной и несчастной. Особенно, когда надо было идти мимо мелочной или мясной лавок, где они были должны. Лавочники стояли у дверей и кланялись ей, едва кивая, а она смущенно торопилась скорее пройти мимо.

Теперь же, когда она знала, что у нее в кармане триста рублей и дома еще много денег, живая радость и гордая независимость наполняли ее сердце и отражались и на ее манерах, и на походке настолько, что встречавшиеся ей простые люди почтительно давали ей дорогу.

Она не могла отказать себе в удовольствии зайти в лавки, чтобы расплатиться с мелкими долгами.

В мелочной приказчик снял картуз и почтительно ей поклонился. Она слегка наклонила голову и спросила:

— Сколько мы вам должны?

Приказчик бросил весы, на которых отвешивал в горшочке соленые грузди, и торопливо метнулся к конторке.

— Сию минуту, сударыня! — и вынув засаленную книжку защелкал костяшками счет.

Собравшаяся в лавке беднота с любопытством и почтением смотрела на Наталью Семеновну, а она стояла, словно не замечая общего внимания.

Когда она расплатилась, лавочник почтительно проводил ее до двери и сам распахнул ее перед нею.