| Четыре комнаты! А как обставим их! Вот Чирковы удивятся-то! И Евгения Львовна тоже. Вчера пришла, жалела, жалела нас! Даже противно! А потом сплетничать стала… Мы не скажем, Федя, что выиграли? — Понятно, — быстро ответил он, — кому дело? Получил заказ, наследство… — А обставим красиво, красиво… Я, Федя, еще себе платье сделаю. — И платье, и шубу. Все! И Сашку оденем… — Как куклу! О, милый!.. — Она горячо поцеловала его. Он счастливо засмеялся. — То ли будет еще! Если бы ты знала, как мне везло…   Черт радовался, выскользнув из клуба. «Ну, веревку заплел», ухмыляясь, подумал он, «займусь с ним денька три и — баста!» И он отправился до зари сделать еще две, три мелких пакости. В эту ночь от одного почтенного господина сбежала жена; сгорело от поджога застрахованное имущество; застрелился юноша и был убит швейцар французского посольства. В сутолоке жизни все эти явления считаются обычными и даже заносятся досужими людьми в графы статистических таблиц, а между тем эту статистику ворочают и так, и этак черти, которые толкаются между нами, как цыгане на лошадиной ярмарке. Наталья Александровна не могла уже больше уснуть и лежала подле крепко спящего мужа, отдавшись неясным грезам о спокойной обеспеченной жизни. Есть люди, для которых это счастье мелькает только в мечтах. Один лишь медовый месяц ей казалось, что она живет полной жизнью и то потому, что любовь поглощала все ее чувства. И это счастье продолжалось всего два, три месяца, пока не ушли все деньги, полученные Виталиным за проданную картину. А там началась нужда и потянулась серою полосою через всю жизнь, отравляя каждую радость, беспощадно отрезвляя от всякой мечты. Раньше он писал картины для выставки и жил от продажи этих картин, отдавая их часто за бесценок, но теперь уже немыслима была жизнь бобыля; надо было отыскивать средства. И он отыскивал. Работал на журналы и писал копии для магазинов и продавцов картин. Но как при этих получках урегулировать жизнь? И она проходила в постоянной тревоге о завтрашнем дне, бледная, тусклая, как скучный день ненастной осени. И вдруг сразу такая сумма! Она думала, как они устроятся, как в уютной, светлой квартире Федя снова сядет за работу над большой картиной и как плавно потечет их жизнь в тихом труде с отдыхом, развлеченьями и маленькими радостями. Но среди этих мечтаний у нее — нет, нет — сжималось сердце злым предчувствием. Утомленных жизнью людей внезапное счастье пугает так же, как баловней судьбы — несчастье. Мгновеньями ей казалось, что все это сон; тогда она совала руку под подушку, ощупывала через холст полотенца круглые края монет, тихо смеялась и снова отдавалась грезам.   IX   Бледный рассвет прогнал тьму. Становилось светлее и светлее. Стенные часы в кухне продребезжали шесть раз. Завозилась Елизавета и, наконец, проснулся Саша. Встрепанный, заспанный, он высунулся из кровати и, встретив взгляд матери, громко и быстро заговорил. — Смотри, у меня сколько копеек! Я пойду с Елизаветой и куплю сладкого. Мать улыбнулась. — Вставай скорей! Мы поедем с тобой и всего купим!.. Только тихо. Не разбуди папы! И не в силах больше лежать и таить своей радости, она поднялась с постели, помогла одеться Саше и вышла на кухню. Елизавета, молодая баба с добродушным рябым лицом, растапливала плиту и, присев на корточки, усердно раздувала огонь. — Ставь самовар, — сказала весело Наталья Александровна, — мы с Сашей напьемся и уедем сейчас! — Смотри, три копейки! — сказал Саша и, разжав кулак, показал Елизавете деньги.                                                                     |