– Хорошо берут? – дежурно спросил картёжник, подмигнув Мякишу и аккуратно плеснув водки по стаканам. – А то я этот… временно неработающий. А с напиточком мог бы и подмогнуть, не брезговать.

– Плохо, – отрезал профессор и снова спрятался за книгой, которую держал неприятно высоко, на уровне лица. Эдакий щит от соседей. У училки вон вязание, а этот в буквах счастье ищет. На тёмно-зелёной обложке имени автора не значилось, только потёртый от времени неизвестный профиль и надпись «Третий том». – И пить не буду!

Мякиш зевнул ещё раз, протяжно, почти с хрустом, мотнул головой и взялся за стакан.

Ваддик огляделся, собираясь что-то сказать, потом пожал плечами и молча чокнулся с ним. От звона учительница вздрогнула, спицы в руках заходили чуть быстрее. Профессор с пылесосами не отреагировал никак.

– Ну… За дорогу! – чтобы не молчать, квакнул Мякиш, выдохнул и опрокинул водку в рот. Закуски не было, так что надо дышать ровнее и стараться не говорить пару минут.

Картёжник выпил ровно, глотками, как воду, поставил стакан обратно и вновь взялся за карты. Но теперь по сторонам поглядывал. Окинул взглядом троих упомянутых соседей, на секунду задержал внимание на верхних полках, откуда свисали руки-ноги похрапывающих гастарбайтеров: ничего интересного. Потом уставился на молодую мамочку с младенцем на руках:

– Так, тебе, мадонна, и не предлагаю.

Мамочка качала ребёнка, который сладко посапывал. Огромная красная бабочка – верхушка соски с торчащим кольцом – наполовину закрывала его лицо. Девушка наполовину дремала, прикрыв глаза, только иногда подкидывала подбородок, словно разбуженная лошадь – бдела, стало быть. Вот и сейчас проснулась, нервно мотнула головой и снова оцепенела.

– Где едем-то? – вдруг спросила учительница, снова почти ткнув себя спицей в глаз. Не ради увечья, разумеется: опять поправляла очки.

– Иди пойми – где… – протянул Ваддик. Все одновременно глянули на окно, даже профессор опустил книгу, будто высматривая из окопа врага. – По маршруту идём.

Внезапно, словно спохватившись, что в купе царят непристойный уют и тишина, включились сразу радио и вентиляция. «По-о-олюшко, по-оле!..» – немузыкально сообщил визгливый девичий голос, пытаясь победить гул сразу и раскалённого, и холодного наддува из разных решёток под низким потолком. Пустынный и арктический потоки смешивались где-то в районе голов сидящих, заставляя всех пятерых откинуться к стенам, вжаться в них спинами и застыть.

– Едем мы, едем, едем – а кругом колхозы, наши, девушки, колхозы, – проявив неожиданную эрудицию, баритоном с лёгкой хрипотцой подпел профессор. – Эх, да молодые наши села!

Мякиш с удивлением посмотрел на него. Силён мужик. Наверное, так и обольщает покупателей. Сосать не пересосать…

Ваддик тем временем рассматривал окно. Стекло, традиционно состоящее из двух горизонтальных частей, перечёркнутых алюминиевой рамой, было наглухо заклеено цветной плёнкой. Сверху – пронзительно голубое небо, какого и не бывает на родной земле, ниже – пляж из мягкого даже на вид песка, стыкующийся зубчатой линией с нереального цвета морем. На переднем плане пара шезлонгов, торчащие макушки юноши и девушки над спинками, небрежно наброшенное полотенце и бокал с соломинкой в отставленной в сторону руке.

– А красиво… – протянул картёжник. – Так оно и выпивать приятнее.

Он протянул руку и поколупал толстым пальцем плёнку с краю, где она вплотную подходила к грязной раме. Поддел ногтем. Картина райского пляжа сморщилась сбоку и немного отошла от стекла. Через мутное окно, уголок которого теперь виднелся в первозданном, не заклеенном виде, сочилась хтоническая тьма.