– Пойду отолью! – буркнул грубый и ушёл вслед за Мякишем-взрослым.

Мама снова качала его, маленького, на руках, что-то успокаивающе шептала, опасаясь нового вопля ни о чём, но он, конечно, помалкивал. Мысли были короткими и простыми, они тянулись цепочкой, снова убегая в сон, сталкиваясь там с разноцветными пятнами чужих слов: на этот раз жёлтыми и красными, оранжевыми и голубыми. Не так тревожно. Гораздо лучше.

Внезапно, старая женщина, которая не мама, отложила вязанье, тут же нелепо растопырившееся ёжиком спиц. Поднялась, одёрнула зачем-то кофту и поправила очки. Потом наклонилась и очень аккуратно взяла его, Мякиша, из маминых рук – прямо в одеяле, отчего со стороны бы показалось, что молодая женщина передаёт пожилой свёрток тряпок.

Но казаться было некому: вежливый читал, закрывшись от всего мира зелёной обложкой книги, остальные спали.

Мама не возражала. От пожилой училки исходили тепло и любовь, хотя она не сказала ни слова. Просто это ощущалось кожей, как солнечные лучи.

– Спи, моя маленькая, спи! – тихо проворковала она, прижав свёрток к груди. Мякиш посапывал, глядя на неё сквозь щёлки прикрытых век. – Теперь ты будешь девочкой, так уж получилось. Симпатичной девчонкой, сперва куклой, потом сорванцом, затем юной красавицей – всё это у тебя впереди. У души, знаешь ли, нет пола. И для неё нет смерти, любая дорога за край заканчивается возвращением.

Каждое слово словно стирало часть памяти, проводило мягким как кошачий хвост ластиком по воспоминаниям Антона, который уже… Да, уже не осознавал себя. Не помнил. Теперь он был – не он. А кто? Неизвестность, сплошная неизвестность.

– В твоей жизни будет любовь, девочка, как же без неё? И страдания – так уж положено. Все вы, души, частицы одной большой вселенной, одной единой души мира. Так же всесильны, хотя и редко даже подозреваете об этом, и так же беспомощны, потому что катитесь в одних и тех же вагонах по одним и тем же рельсам. Ты будешь обманывать, тебя будут предавать. Это тоже закон, тоже правило, вне зависимости от времени и страны воплощения. Такова жизнь, в которую ты снова вернулась, забыв прошлое. В родной стране, откуда не вырваться, даже если уехать, ты начинаешь новый круг. Мне не помочь тебе, таковы правила. Никому не помочь.

Ребёнок у неё на руках окончательно заснул, время от времени чмокая соской.

Ангел смерти вернулся, вытирая мокрые руки о штаны, уселся на своё место и недовольно, исподлобья, смотрел на них: недавно рождённую и вечную, но молчал.

– Верь мне, хоть ничего и не понимаешь, слушай, даже если ничего не запомнишь. Я, Нона, собираю ваши судьбы из нитей, вяжу бесконечные пути-дорожки, но даже мне неподвластно сделать их очень уж разными. Детство, юность, взросление, бессмысленная почти всегда жизнь, бестолковая старость и желанный уход. Тебя тоже встретит Харон, ты заплатишь ему, все платят. Потом, за краем, ты снова распутаешь узелки, связанные по глупости или из-за равнодушия, пройдёшь свои круги и свои пустоши. Всё было, есть и будет. Есть время говорить, а есть время молчать. Не перепутай!

Радио, до того словно заткнутое подушкой и вещавшее тихо-тихо, на пределе слышимости, снова решило напомнить о себе. Скрежетнуло не хуже колёс поезда при остановке, прокашлялось и завело привычное, перебивая пожилую режущими нотами, интонациями деревенской блаженной и пугающим подвыванием на протяжных гласных.

– По-о-олюшко, по-оле!..

Как ты задолбало, что ли.