Пожалуй, они не слишком ошибались. Но наверняка удивились бы, узнав, что больше всего Касторпа заинтересовало нечто, не имеющее никакого отношения к Гёте или, скажем, аэропланам. Однажды, в разгар жаркого спора на тему бракоразводных процессов, когда Вольфрам Альтенберг громил всеобщую распущенность, поощряемую и возводимую в норму театрами, бульварными романами и кабаре, Грей в сердцах воскликнул:
— Значит, вы за полицию нравов? Чтоб от сыщиков проходу не было?
И тут Ганс Касторп вспомнил вывеску на Вокзальной, мимо которой проходил каждую пятницу по дороге в «Вармбад»: «Сыскное бюро. Имеется лицензия. Герман Тишлер».
Не вдаваясь в подробности, сообщим, что в тот же день наш герой вошел в сыскное бюро Тишлера, однако прежде чем успел хоть что-либо сказать, испытал сущее потрясение. Ибо человек, занимающийся секретными и стыдными делами, требующими использования грязных методов, был ему знаком. В октябре они ехали в одном купе, и Касторп украдкой читал в газете попутчика заметку об убийстве Хоффмана.
— Я уже где-то вас видел, — Тишлер улыбнулся и указал на стул. — Простите, это профессиональная черта — хорошая память на лица. Но где? Попрошу не подсказывать… — Он закрыл глаза. — Ничего не говорите… — Он наморщил лоб. — Ну конечно! — Он наконец посмотрел на клиента. — В купе второго класса!
Радость и удовлетворение, сопутствовавшие этому восклицанию, ничуть не помогли Касторпу. Напротив, он еще больше смутился, как будто в том, что они с сыщиком уже встречались, было что-то постыдное.
— Чем могу служить? У вас неприятности? Кто-то вас шантажирует? А может быть, письма?
— Письма? — удивился Касторп. — Что вы имеете в виду, господин Тишлер?
— Без писем никогда не обходится. Мы мараем бумагу и доверяем написанное не тому, кому следует, — вы даже не представляете, какими неприятностями оборачивается. Я всегда повторяю клиентам: лучше десять раз согрешить, пускай и взяв на себя тяжкий грех, нежели описать хотя бы один свой, даже незначительный проступок. Вы пользуетесь туалетной водой «Пергамон», не так ли?
— Так точно, — холодно ответил Касторп.
— То-то и оно. У меня не только на лица отличная память, но и на запахи. В поезде, вы уж простите мою бестактность, от вас пахло другим одеколоном. Это была, если не ошибаюсь, туалетная вода «Три короны». Не отрицаете? Отлично! Что же я тогда мог предположить? Что юный джентльмен, который столь бесцеремонно читает мою газету, отправляется в водолечебницу на rendez-vous, но не уверен в успехе, поскольку его избранница даже не догадывается, что с недавних пор стала объектом воздыхания. Я не ошибся, верно? Остальное вы расскажете сами, я ведь не Святой Дух!
Сказав так, Герман Тишлер положил в рот медовую конфетку. В небольшой корзиночке высилась мастерски уложенная пирамида таких конфет. Хозяин пододвинул ее к Касторпу, жестом предлагая угоститься. Тот, однако, не воспользовался предложением.
— Меня восхищает ваша интуиция. Но угадали вы далеко не все. Детали моего дела необычайно сложны — боюсь, то, чего я от вас ожидаю, неосуществимо. Я имею в виду осуществление lege artis, — с нажимом подчеркнул Ганс Касторп. — Речь идет об установлении личности двух русских, мужчины и женщины. Кроме того, меня интересует, зарезервируют ли они номера в Сопоте в этом сезоне, и если да, то когда и где.
Пока наш Практик излагал подробности, сыщик разгрыз конфетку и будто невзначай записал в блокнот номер комнаты в гостинице «Вермингхофф», потом его зачеркнул и написал сокращенно «Панс. Сед.», что, видимо, означало название пансиона, и сверху поставил прошлогоднюю дату, которую ему сообщил клиент. |