Все враз смолкли. Даже вилки больше не стучали. Бунин демонстративно громко позвал лакея:
— Принеси белого вина…
Коненков повернулся к Станиславскому:
— Давно хочется в ваш театр сходить, еще раз «Трех сестер» посмотреть.
— Милости просим! Как раз послезавтра спектакль…
— Ваш Вершинин — удивительный! — искренне восхитился Гиляровский.
Но вновь воцарилась тишина. Настроение было как-то нарушено. Только Гречанинов одним пальцем наигрывал какую-то мелодию да, заскрежетав, зашумев колесами, начали отбивать время громадные напольные часы.
Казалось, вечер распался, разладился окончательно. Однако находчивая Мария Петровна напомнила о юбилее любимого в артистической среде петербургского ресторана «Вена» — радушного приюта артистов, писателей, художников.
— Виктор Андреевич преподнес владельцу «Вены» Соколову его портрет, — молвил, воскресая, Станиславский.
Симов, изрядно захмелевший, застенчиво отмахнулся:
— Что — я! Ему картины дарили прекрасные мастера — Репин, Зарубин, Поленов, Клевер…
— Ну, не скромничайте, — проворковал Станиславский. — Ваши декорации в Художественном просто чудо!
— Оформление «На дне» — подлинный шедевр! — воскликнул Москвин. — Ведь все мы за впечатлениями тогда ходили в поход в хитровские ночлежки! Дядя Гиляй организовал этот спуск в преисподнюю.
Станиславский улыбнулся:
— И еще от гибели спас. Виктор Андреевич, расскажите, как нас хотели убить.
Симов, без удовольствия вспоминавший о давней истории, замахал руками:
— Сто лет прошло, забылось изрядно… Пусть Владимир Алексеевич расскажет, — кивнул Симов на стоявшего у рояля Гиляровского.
— Согласен, но лишь в дуэте с Константином Сергеевичем. Вы начинайте, я продолжу.
— Прекрасно! — неожиданно согласился Станиславский. — Восемнадцатого декабря девятьсот второго года на сцене Художественного играли мы премьеру «На дне».
— Триумфально играли! — бросила реплику Книппер.
— Может быть, но суть в другом. Еще шли только репетиции, Владимир Алексеевич однажды пришел на репетицию и возглашает: «Господа артисты! Живого восприятия ради айда на знаменитую Хитровку, обиталище воров, бандитов и проституток!»
И вот отправились мы к Яузе, на Солянку. Дело шло к вечеру, спускаемся вниз. Ощущение — словно погружаешься в гнилую шевелящуюся яму.
— Да, это целое царство, — добавил Гиляровский. — Царство злых духов. Тут и торговки объедками, и трактиры, и нищие перемешались с барышниками, скупщики краденого с убийцами и беглыми каторжниками.
Станиславский напомнил:
— Мы попали в эти трущобы, когда там шла облава. Искали беглых убийц. А эти беглые, как выяснилось позже, охотились на нас…
— «Хорошо прикинутых фраеров», — уточнил Гиляровский. — Еще накануне, в воскресенье под вечер, я ходил на Хитровку. Отыскал дом Степанова, поднялся на второй этаж в квартиру номер шесть. Толкнул ногой дверь. В лицо шибанул дымный смрад. Вдоль стен — сплошные нары. Люди валялись и на нарах, и под ними, прямо на грязном, заплеванном полу. Кругом — шум, гам, ругань, хохот, пение, озорные крики. Я здесь бывал несколькими годами раньше. Тогда здесь жили грамотные люди. Они зарабатывали себе на кусок хлеба переписыванием театральных ролей.
Вот и теперь я встретил двух знакомцев. Объяснил, что завтра со мной придет сам Станиславский с несколькими актерами и художниками. |