Иногда она мечтала о встрече с тем единственным и любимым, и о том, как все будет между ними в первый раз.
Но почему то не учитывала, что выйдет на свободу только в том случае, если выйдет замуж за Потоцкого… А Григорий никак не вписывался в роль героя ее снов. Одному она научилась очень хорошо — она знала себе цену. Заключенные, — хоть и простые женщины, всегда искренне восхищались ее красотой и говорили, что женщина, красивая как она, веревки может из мужика вить. Поначалу это звучало для нее странно, Марта ей подобных комплиментов не отвешивала. А в тюрьме она видела свое отражение только в чане с водой. Полную силу своих чар она испытала на молоденьком конвоире — он не сводил с нее восхищенных глаз. И тогда она использовала это в свою пользу, и попытки флирта увенчались успехом. Уже на следующий день у нее был черепаховый гребень и маленькое зеркальце. А еще через неделю конвоир был в полной ее власти и с его помощью уже все заключенные имели нормальную пищу, и свежую воду, и душистое мыло. А потом конвоира перевели в другую тюрьму. Но Катя уже знала, что творит с мужчинами ее красота. Знала, как можно использовать ее в своих целях.
Девушка обмахнулась веером и кокетливо поправила складки юбки.
— Здесь ужасно душно, — проговорила она томным голосом. — У вас есть немного воды для меня?
Князь растерялся. Видимо, об этом он не подумал.
— У меня есть моя фляга, и если вы соизволите из нее отпить, почту за честь.
— С удовольствием.
Он протянул ей изящную золоченую флягу, предварительно откупорив крышку. От него пахло дорогим одеколоном, и девушка почувствовала, как ее начинает раздражать вся эта напыщенность.
Катя отпила, намеренно пролив немного, и воде тонкой струйкой стекла с ее чувственных губ по подбородку и, прокатившись по шее, пропала в приоткрытой ложбинке между грудей. Она видела, как Григорий жадно проследил за этой каплей и судорожно сглотнул слюну. Ей нужно приручить этого самодовольного негодяя, чтобы он исполнил все, что она пожелает, а у нее уже было несколько требований к нему.
— Ах, у меня и платка нет! Увы, в тюрьмах платки не выдают.
Он суетливо закопошился и тут же протянул ей батистовый платочек, расшитый кружевами. Девушка промокнула губы и вытерла мокрую дорожку на груди. Вернула платок жениху.
— Отец был прав — вы так красивы, что слепит глаза. И я почти влюбился в вас!
— Вот и чудесно, потому что у меня есть к вам несколько просьб, которые может исполнить только влюбленный мужчина.
— Все, что угодно моей прекрасной невесте. Я готов на все ради вас!
Чем больше князь смотрел на нее, тем больше с его лица исчезало дурацкое самовлюбленное выражение, его глаза горели восхищением.
Она очаровательно улыбнулась ему.
— А помните, каким вредным и отвратительным мальчишкой вы были?
— Ну, и вы не были сахаром… Так о чем вы хотели попросить?
— Во-первых, мне хотелось бы, что бы Марта и Савелий, — это мои слуги, были при мне.
— Да и пожалуйста, берите, кого пожелаете! Какое мне дело до слуг? — Он пренебрежительно пожал плечами.
— Я только хочу внести некоторую ясность: Марта и Савелий не просто слуги, они мне как родные. Марта заменила мне мать, а Савелий — отца, которого вечно не было дома.
Девушка заметила, как при слове «отец» Григорий ухмыльнулся уголком рта. Кате стало не по себе — что ж, он знает и это… Ну и пусть! Ничего, все равно она носит имя князя Арбенина, и никто не отнимет у нее этого права!
— Делайте, что хотите, Екатерина Павловна. Мне все равно, кто будет вашей домоправительницей, и кто будет управлять вашим хозяйством — все по вашему усмотрению. |