— Насколько я понимаю, тебе, вероятно, меня жутко не хватало! — язвительно воскликнула Ева.

— Да, — как ни странно, согласился Петер. — Больше, чем ты того заслуживаешь. Но не расстраивайся. Это уже прошло.

— Так я этому и поверила… Ведь теперь я уже здесь! — усмехнулась Ева.

Потом Петер часто приходил к нам. Но впечатления, будто он приходит ради Евы, не было… вначале не было. Он сидел в углу дивана, болтал с Леннартом и со мной и явно прекрасно себя чувствовал. Но почему-то все-таки казалось, что он нуждается в обществе Евы, поднимающем его настроение.

Его лицо начинало сиять всякий раз, когда он слышал ее быстрые, нетерпеливые сигналы бедствия в дверной колокольчик и спешил открыть ей дверь прежде, чем кто-то из нас успевал это сделать. И мы слышали, как они поддразнивают друг друга.

— Привет, Ева, сколько у тебя сегодня шейхов? Кто-нибудь новенький с тех пор, как мы виделись в последний раз?

— Еще бы! — отвечала Ева. — Он художник и будет писать мой портрет. Говорит, будто я похожа на лесную дриаду!

— Ну и ну! Мне бы никогда такого не придумать! Откуда у людей все это берется?

— Они чуточку стараются, — говорила Ева. — В отличие от некоторых!

Да, Петер действительно ничуть не старался. Ему хотелось, чтобы Ева сидела рядом с ним на нашем диване, но он никогда не делал попыток встретиться с ней наедине. Однажды я спросила его: почему?

— Объясняю, — сказал он. — Я терпеть не могу стоять в очереди. А вокруг этих лесных дриад всегда такая нудная давка.

За эту «лесную дриаду» Еве пришлось через некоторое время поплатиться. Сидя в углу дивана, она изо всех сил старалась как можно больше походить на дриаду и все распространялась об этом художнике и о том, как приятно, что он напишет ее портрет.

— Пожалуй, мы не часто будем видеться в ближайшее время? — спросил Леннарт. — Когда он начнет тебя писать?

— Завтра, — ответила Ева. — Сначала он будет изучать меня. Чтобы «уловить мою душу», так он говорит.

— Да, если он «уловит ее», ему придется выложиться, — заметил Леннарт. — Твоя душа… она порхает, как крыло маленького жаворонка.

— Так, по-твоему! — сказала Ева. — Моя душа глубока, ясна и прекрасна, как родник.

— Это утверждает тот самый художник? — спросил Петер.

— Да-а, — протянула Ева. Затем, откинув назад голову, она засмеялась изо всех сил: — Я говорю, как ты, Петер: «Откуда у людей все это берется?»

Мне было жалко беднягу художника. Ему следовало остерегаться. Если он считал Еву обычной маленькой фрёкен, которая проглотит все, что угодно, он основательно ошибался.

— Спокойной ночи, дриада! — сказал Петер, когда в тот вечер Ева пошла к себе.

Утром я, как обычно, позвонила ей в дверь, чтобы вместе пойти в контору. И кто же высунул голову в дверную щелку? Совсем не лесная дриада!

— Что случилось? — спросила я. — У тебя свинка?

— Зуб мудрости, — пожаловалась Ева. — Болел всю ночь.

Одна щека Евы похожа была на пышную булку, вид у нее был абсолютно смехотворный, и мне было трудно сохранять серьезность.

— Ты не пойдешь со мной в контору? — спросила я.

Ева посмотрела на меня оскорбленным взглядом.

— Если вам хочется посмеяться, купите себе несколько юмористических газет, — посоветовала она. Затем начала сетовать: — Ох! Придется выдрать этот негодный зуб! Но по-моему, чтобы попасть на прием к зубному врачу в июле, надо, вероятно, чтобы зуб заболел в марте!

Все-таки Еве удалось попасть к зубному врачу, который сделал свое дело основательно.