|
— Ну, — откликнулся Полынов, — если я и Дмитрий Самозванец, то, поверьте, не из захудалого рода дворян Отрепьевых... Щелкалов вечером позвонил в «Кресты»: — Доложите, каково было состояние моего подследственного после того, как я визитировал его в одиночной камере. — Он вдруг развеселился и просил купить канарейку... Щелкалов вскоре вошел к Лопухину с очередным докладом: — Кажется, я ухватился за хвостик этой веревки. Как вам известно, при экспроприации в Лодзи был некто по кличке «Инженер». Теперь, перерыв архивы полиции, я обнаружил, что пять лет назад в «Крестах» сидел тоже некто... — Кто же именно? — вопросил Лопухин. — В столичном свете он был известен под именем Ивана Агапитовича Боднарского, а среди приятелей просто Инженер. — Любопытно. Дальше! — Боднарский приехал в Санкт-Петербург из какой-то провинции, владел языками, имел отличные манеры, пользовался большим успехом у женщин. Из рассказов же его получалось так, что он хорошо знает всю Европу, не раз бывал в Южной Азии и даже во французском или испанском Алжире... — Дальше! — В столице он держал частную техническую контору под вывеской «Чертежная», но брался за любое дело — вплоть до изготовления секретных замков и казенных штемпелей. Успех в обществе помог ему выйти в чин коллежского асессора. — Дальше! — На этом волшебная феерия закончилась. Известно лишь, что Боднарский оказался самозванцем. Никакого технического образования не имел. Но следствие так и не дозналось, откуда он взялся и каково его подлинное имя. В деле сохранились сомнительные догадки, что мать его, кажется, полячка из Гродно, урожденная пани Целиковская... Но это тоже предположение. — Слишком много версий и ничего определенного, — сказал Лопухин. — А куда же этот самородок делся? — Бежал с помощью уголовников. Но в делах по эксам мелькают клички: «Инженер», «Король», «Пан» и «Рулет». Лопухин долго протирал стекла пенсне: — Если это и роман, то должна быть сноска петитом, как указывают в журналах: «продолжение следует». — Продолжение следует! Столичный доктор Бертенсон однажды повстречал Боднарского в Монте-Карло, где Инженер играл. Причем, как вспоминал Бертенсон, он ставил сразу на тридцать шесть, чего нормальный человек никогда делать не станет. — Как сказать, — поежился в кресле Лопухин. — Может, на тридцать шесть и ставят самые нормальные... Все равно с этим пора кончать! Завтра я сам поговорю с ним! Встреча состоялась, и Алексей Александрович даже не предложил узнику сесть, оставив его стоять посреди кабинета. — Я не спрашиваю вас, почему вы впали в крайности уголовщины. Мне уже наплевать, кто вы — самозваный инженер Боднарский или же самозваный дипломат Полынов... Вопрос о вашей судьбе отлично разрешает статья девятьсот пятьдесят четвертая Уложения о наказаниях Российской империи, карающая за сокрытие имени, природного звания и места жительства. — Благодарю — не ожидал! — усмехнулся Полынов. — Не спешите благодарить, — ответил Лопухин. — В совокупности с этой статьей дарим вам статью, карающую грабительство со взломом. В общем итоге это составит наказание не в четыре, а уже в пятнадцать лет каторжных работ. Полынов сказал, что у него есть просьба: — Я согласен и на пятнадцать лет каторги, только избавьте меня от общения с политическими, болтовни которых о свободе, равенстве и братстве я органически не выношу. |
