Я вытаращил глаза на интенданта. Не мешок, а ящик Пандоры какой-то. Интересно, что у него еще припасено? Хотя мне сейчас от всех этих денег ровным счетом никакой пользы.

– Маузер тоже изъят у Карлюкова, – закончил Свиньин и подвинул пистолет ко мне. – Сами решите, кому выдать как личное оружие.

– Уже решил. – Я вернул пистолет интенданту. – Пусть остается у вас. – И не удержался, чтобы не съязвить: – Будет отличным дополнением к сабле.

– Благодарю, Александр Христианович. – Свиньин сделал вид, что не заметил подколки. – А теперь разрешите перейти к перечню трофеев.

После того как я ознакомился со списком, сразу стало ясно, что мы хапнули гораздо больше, чем можем переварить. Судя по всему, косоглазые устроили в Тымове промежуточный пункт обеспечения. Только винтовочных патронов оказалось около пятидесяти тысяч штук, не говоря уже об обмундировании и прочем военном имуществе. Хотя продуктов было до обидного мало. Рис, бочки с соленой рыбой, квашеным имбирем и прочими овощами, да еще кое-какая консервированная экзотика, малопригодная для пропитания русскому человеку. Но в этом плане выручил склад Карлюкова, в нем нашлось около трех тонн муки, помимо прочего полезного и качественного провианта.

К орудиям обнаружилось по сотне снарядов, а вот пулемет оказался затрофеенным косоглазыми у наших, системы Максима – Виккерса, на колесном станке. И патронов к нему нашлось порядочно, правда, не так много, как хотелось.

«Ну и что со всем этим делать? – уныло озадачился я. – Бросить? Черт с ними, с японскими портками, но, если придется зимовать, без мучицы, на одном мясе, передохнем. Опять же патроны и другие полезные штуки для убивания себе подобных. Как все вывезем? Да уж, задачка. Впрочем, соберу поутру совет, что-нибудь решим коллегиально. А нет, так спалим либо спрячем в тайге. Немного времени у нас есть…»

Разобравшись с интендантом, я выдул пару стаканов крепчайшего чая из запасов бывшего майданщика, понял, что сегодня уже не засну, и пошел навестить пленных японских офицеров.

И сразу же получил полный разрыв шаблона, сиречь когнитивный диссонанс, особенно на фоне своих прошлых встреч с японским командным составом. Майор Ояма уже ничего и никому не мог рассказать – он просто откусил себе язык и истек кровью.

– Уж простите, ваше благородие… – сокрушенно оправдывался Серьга. – Так-то мы его спутали, а надоть было в пасть кляп засунуть. Дык кто ж знал. А как кинулись, а он кровищей перхает и лыбится…

Я молча развернулся и вышел из камеры, на ходу бросив унтеру:

– Похороните по-человечески, заройте, а не выбрасывайте в овраг, но без батюшки.

Следующим на очереди был подполковник Огава. Японец неподвижно сидел на корточках, уставившись в стену мертвым взглядом. На меня вообще никак не прореагировал.

Я вошел в камеру и приказал переводчику:

– Переведите ему, что я хочу с ним побеседовать.

Подполковник даже не пошевелился.

Пришлось добавить:

– От этого разговора будет зависеть то, как он умрет. Подобно паршивой бродячей собаке либо на его собственное усмотрение – способ выберет сам.

Плоское лицо Огавы так и осталось каменным, поза тоже не изменилась, но он все-таки заговорил.

– Господин подполковник спрашивает, может ли он надеяться, что вы выполните свое обещание?

– Скажите, он может надеяться на мое слово точно так же, как на свое при общении с врагами.

Думал, что самурай откажется, но тот вдруг улыбнулся и заговорил на ломаном, но вполне понятном русском:

– Хорошо.