Симон сошел с трибуны.

В это время жандармы вошли в залу, сопровождаемые наплывами любопытных, которые, впрочем, тотчас были оттиснуты назад, и к судилищу толкнули молодую женщину.

— Она ли? — спросил Лорен у Мориса.

— Да, да! Она самая!.. Несчастная женщина! Она погибла!

— Цветочница! Цветочница! — пробежал говор между трибунами, волнуемыми любопытством. — Это цветочница!

— Прежде всего я требую показаний от гражданки Тизон! — ревел сапожник. — Ты приказал ей, президент, дать показание, а, видишь, она молчит!

Призвали Тизон, и она начала донос, ужасный, с мельчайшими подробностями. По ее словам, цветочница была, правда, виновата, но Морис и Лорен были ее сообщниками.

Донос этот произвел невыразимое впечатление на публику.

Между тем Симон торжествовал.

— Жандармы, привести сюда цветочницу! — закричал президент.

— О, это отвратительно! — проговорил Морис, закрывая лицо руками.

Цветочница была вызвана и села внизу трибуны, напротив жены Тизона, показание которой открыло все ее преступление.

Обвиняемая приподняла свою вуаль.

— Элоиза! — вскричала Тизон. — Дочь моя!.. Ты здесь!..

— Да, матушка, — кротко отвечала молодая женщина.

— Зачем ты между двумя жандармами?

— Потому что меня обвиняют, матушка.

— Обвиняют?.. Тебя? — в отчаянии вскричала Тизон. — Кто же?..

— Вы, матушка!

Ужасающая тишина, тишина смерти вдруг спустилась на шумную толпу, и все сердца сжались тягостным чувством при этой страшной сцене.

— Это ее дочь! — шептали голоса. — Ее несчастная дочь!..

Морис и Лорен смотрели на обвинительницу и обвиняемую с чувством глубокого сострадания и почтительной горести.

Как ни хотелось Симону досмотреть до конца сцену, в которой, он надеялся, будут замешаны Морис и Лорен, однако же он старался увернуться от взглядов тетки Тизон, озиравшейся блуждающими глазами.

— Твое имя, гражданка? — спросил взволнованный президент у спокойной и покорной девушки.

— Элоиза Тизон, гражданин.

— Сколько лет?

— Восемнадцать.

— Где живешь?

— На улице Нонандьер, № 24.

— Ты ли продавала сегодня утром гвоздики муниципальному члену, гражданину Лендэ, который сидит на этой скамейке?

Девушка обернулась к Морису и, глянув на него, отвечала:

— Да, гражданин, я.

Обвинительница тоже устремила на свою дочь глаза, расширенные ужасом.

— Знаешь ли ты, что в каждой гвоздике было по записке на имя вдовы Капет?

— Знаю, — отвечала обвиняемая.

По залу пробежало движение ужаса и удивления.

— Зачем подала ты этот букет гвоздики гражданину Морису?

— Потому что видела на нем муниципальный шарф и думала, что он идет в Тампль.

— Кто твои сообщники?

— У меня их нет.

— Как! И ты одна составила заговор?

— Если это заговор, то я составила его одна.

— А знал ли гражданин Морис..?

— Что в цветах были записки?..

— Да.

— Гражданин Морис — муниципальный чиновник; гражданин Морис мог видеть королеву наедине во всякую пору дня и ночи. Если бы гражданин Морис захотел сказать что-нибудь королеве — ему не для чего было писать, он мог прямо с ней говорить.