Зрители с видимым участием смотрели на двух красивых молодых людей, которых обвинял гнусный сапожник из Тампля, как демон, завистник молодости и красоты.

Симон заметил, что на нем начинает тяготеть неприятное впечатление, и решился нанести последний удар.

— Граждане, — горланил он, — я требую, чтобы вы выслушали великодушную гражданку Тизон, требую, чтобы она обвиняла.

— Граждане, — сказал Лорен, — я прошу, чтобы сначала вы выслушали молодую цветочницу, которая только что арестована и, без сомнения, будет приведена сюда.

— Нет, — сказал Симон, — это опять какой-нибудь лжесвидетель, приверженец аристократов. Притом гражданка Тизон горит желанием осведомить правосудие.

В это время Лорен шепотом разговаривал с Морисом.

— Да, — кричали трибуны, — да!.. Показание гражданки Тизон!.. Да, да! Пусть она даст показание!..

— Здесь ли гражданка Тизон? — спросил президент.

— Разумеется, здесь! — закричал Симон. — Гражданка Тизон, что же ты не откликаешься?

— Вот я… здесь… — отвечала тюремщица. — Но если я дам показание, отдадите ли вы мне мою дочку?

— Между настоящим делом и твоей дочерью нет ничего общего, — сказал президент. — Дай сперва показание, а потом проси, чтобы возвратили тебе твое детище.

— Слышишь? Гражданин президент приказывает тебе представить показание! — кричал Симон. — Говори же!

— Подождите минутку, — сказал президент, изумленный спокойствием Мориса, обыкновенно строптивого, — постойте минутку. Гражданин, — продолжал он, обращаясь к молодому человеку, — не желаешь ли ты прежде сказать что-нибудь?

— Ничего, президент, — отвечал Морис. — Скажу разве, что Симону прежде следовало бы получше навести справки, а потом уже называть трусом и изменником человека, подобного мне.

— Толкуй, толкуй! — повторил Симон насмешливым тоном, свойственным парижской черни.

— Я толкую, Симон, — возразил Морис более с печалью, нежели с гневом, — что ты жестоко будешь наказан сию же минуту, когда узнаешь то, что случилось.

— À что, например, случилось? — спросил Симон.

— Гражданин президент, — сказал Морис, не отвечая своему ненавистному обвинителю, — я прошу вместе с моим другом Лореном, чтобы арестованная сегодня девушка была выслушана прежде, нежели позволят говорить этой бедной женщине, которой, без всякого сомнения, подсказали ее показание.

— Слышишь, гражданка, слышишь? — закричал Симон. — Говорят, что ты ложная свидетельница!

— Я… я… ложная свидетельница? — сказала Тизон. — Ладно, сейчас увидишь! Постой, вот увидишь!

— Гражданин, — сказал Морис, — велите хоть из жалости замолчать этой несчастной.

— Ага! Боишься, боишься! — кричал Симон. — Гражданин президент, я требую показаний гражданки Тизон.

— Да, да! Показания! — завопили трибуны.

— Тише! — закричал президент. — Возвращается Коммуна!

В эту минуту послышался на улице стук экипажа, который катили при громких криках и звоне оружия.

Симон с беспокойством обернулся к двери.

— Долой с трибуны! — сказал ему президент. — Твоя речь кончена.

Симон сошел с трибуны.

В это время жандармы вошли в залу, сопровождаемые наплывами любопытных, которые, впрочем, тотчас были оттиснуты назад, и к судилищу толкнули молодую женщину.