- Который час?

- Еще только пять.

- Во сколько уходит поезд?

- В одиннадцать.

- Это точно?

- Точно!

Разговаривая, они не глядели друг на друга: он смотрел в свою тарелку, она созерцала свое кольцо.

- А во сколько мы отправимся отсюда?

- После девяти.

- Не очень будет темно?

- Все зависит от того, взойдет ли луна.

- Мама, ты не знаешь, луна будет?

- Ах, бог ты мой, откуда же мне взять для вас луну?

Папаша Кёниггрэц весело прикрикнул на жену:

- Почем ты знаешь, нужна им луна или, наоборот, не нужна. Ее ведь ценят только влюбленные. Хм… Молодожены уже не нуждаются в небесном светиле! Хм… Так как же, детки, нужна вам луна или нет?

Катица зарделась как маков цвет. Эндре поспешил ответить:

- Нужна, нужна!..

- Хм… посмотрим, кто из вас боится темноты, - подтрунивал над ними старый солдат.

- Она, - ответил Эндре.

- Она? Кто это «она»? Разве так следует говорить, черт побери! Изволь-ка сейчас же сказать - моя жена.

Катица испуганно взглянула на Эндре.

- Нет, нет! - чуть слышно запротестовала она дрожащим голосом. - При всех! Ой, не надо!

Раздался смех, и вся компания пустилась на хитроумные уловки, желая заставить Катицу сказать «мой муж». Она ни за что на свете не соглашалась произнести это слово, а в душе у нее все ликовало, хоть она отрицательно качала головой.

Забавные шуточки, - стоит ли о них писать? Они меня мало занимают. Для врача и высокая температура, и замедленный пульс - всего лишь симптомы. А для шафера свадьба - короткий эпизод в бурно проносящейся жизни. Бывалый шафер - старая лиса, его мало трогает поэтическая сторона дела. Ведь все меняется с годами. Самый что ни на есть горький пьяница когда-то в младенческом возрасте пил одно молоко. Я видел немало застенчивых невест; перед венцом это были нежные и хрупкие лилии, когда же мне вновь приходилось встречаться с ними, они били тарелки о головы своих мужей.

Сидите себе рядышком, бедные детки, погруженные в мечтания, опьяненные событиями минувших мгновений, и с любопытством ожидайте, что принесут вам наступающие часы. Не отрывайте друг от друга взгляда, ибо стоит вам обернуться, как вы увидите, что проза жизни, подобно коршуну, готовящемуся обрушиться на свою жертву, подстерегает вас, притаившись где-нибудь в углу, а быть может, и на каждом углу.

Она уже приближается, эта проза жизни, но пока еще в привлекательном облачении; она еще ласковая, теплая, милая. Но скоро вы увидите, как постепенно она сбросит свои красивые одежды и когда-нибудь предстанет перед вами грубая и обнаженная.

Пока один лишь майор способствует ее приближению, как это, впрочем, и положено по ритуалу.

- Я хочу позабавить вас! - восклицает весело папаша Кёниггрэц, когда настроение всех присутствующих стало заметно понижаться. - Дайте-ка мне лист бумаги и ножницы.

Бумагу вскоре нашли, однако ножниц нигде не было. Тогда майор сам отправился за ними.

В одном из углов большой столовой стоял так называемый «стоящичный» комод. Майор выдвинул один из ящиков и, пошарив в нем, извлек оттуда ножницы и ключ. Весь ящик был набит волосами. Хорошенько приглядевшись, я увидел, что это были всевозможные парики, усы и фальшивые бороды.

- Боже милостивый, что это там у майора? - спросил я, нагнувшись к своему соседу, коим был Мартон Шипеки.

- Динершафт, - ответит он шепотом.

- Что? Я не понимаю вас.

Старичок лукаво подмигнул и, поскольку вино сделало его словоохотливым, посвятил меня в некоторые из шарошских мистерий.

- С помощью подобных усов и бород можно преобразить по своему желанию и усмотрению любого из слуг; одного и того же человека можно превратить в косматого привратника, прилизанного на французский манер камердинера или английского берейтора с бакенбардами.