|
Когда начался обед, пароход поплыл.
За десертом послышались шум и крики. Вслед за тем вошел вахтенный подшкипер, требуя врача. Доктор встал.
— Что стряслось? — спросили мы в один голос.
— Двое кабардинских старшин подрались, — сказал подшкипер с тем марсельским произношением, которое было приятно слышать после того, как почти год я слышал лишь русскую речь, — один полоснул другого ножом по лицу.
— Хорошо, — сказал капитан. — Пусть на виновного наденут кандалы.
Доктор пошел за подшкипером.
Внизу, под нами, послышался какой-то переполох, словно завязалась драка. Потом все стихло.
Минут десять спустя вернулся доктор.
— Так в чем же дело? — спросил капитан Дагерр.
— Сильнейший удар кинжалом, — отвечал тот, — рассек по диагонали одного кавказца, рана начинается у брови и кончается у подбородка, пройдя правый глаз как раз посередине.
— Он не умрет? — спросил капитан.
— Нет, но вполне может стать предводителем царства слепых.
— Значит, он будет кривой? — произнес я.
— Без сомнения! — воскликнул доктор. — Он уже кривой.
— А тот, кто нанес удар, — в кандалах?
Едва успел капитан задать этот вопрос, как вошел судовой переводчик.
— Капитан, — сказал он, — делегация кабардинцев просит дозволения явиться к вам.
— Что им надо?
— Делегация желает переговорить с вами.
— Пусть войдут.
Делегация состояла из четырех человек во главе все с тем же почтенным стариком, который выводил женщин на прогулку.
— Слушаю вас, — сказал капитан, не вставая.
Старец заговорил.
— Он говорит, капитан, — начал переводчик, едва старик кончил, — что вы должны освободить человека, которого приказали заковать в кандалы.
— Почему же?
— Потому, что драка произошла между горцами, и это вовсе не в компетенции французского правосудия и что, если найдется виновный, они сами накажут его.
— Переведите им, — сказал капитан, — что с той минуты, как они взошли на борт французского судна, которым я командую, правосудие осуществляется по законам Франции и только мною.
— Но, капитан, они просят еще…
— Ступайте, ступайте, — сказал капитан, — скажите этим торговцам человеческим мясом, чтобы они возвратились к себе и молчали. Не то, — клянусь всеми громами! — они будут иметь дело со мной.
Капитан Дагерр клянется громами только в случаях исключительных, и всем известно, что тогда шутки плохи.
Переводчик вывел из каюты упиравшуюся делегацию.
Мы потягивали кофе, когда в столовую вбежал подшкипер.
— Капитан, кабардинцы взбунтовались.
— Взбунтовались? С какой еще стати?
— Они требуют, чтобы их соотечественника немедленно освободили.
— Как, как? Они требуют? Ха-ха! — молвил капитан с улыбкой более зловещей, чем самая страшная угроза.
— Или, говорят они…
Подшкипер запнулся.
— Или что?
— Грозятся, что они в большом числе и вооружены, и сумеют взять силой то, чего им не хотят отдать добровольно.
— Заклиньте люки, — приказал капитан очень спокойно, — и пустите к ним воду из котла.
Капитан сел.
— Вы не пьете водки с кофе, господин Дюма?
— Никогда, капитан. |