Дело в том, что французские пароходы в субботу обычно уходят из Трапезунда, а русский пароход, по пути в Поти задержавшийся на один день из-за дурной погоды у крымских берегов, должен был прибыть только в воскресенье.

Заметив мою тревогу, капитан успокоил меня. Глазом опытного моряка он разглядел, что на Трапезундском рейде находится французский пароход и был почти уверен, что это — «Сюлли». И он не ошибся — час спустя мы проходили мимо «Сюлли». На вопрос с палубы «Великого князя Константина»:

— Когда сниметесь с якоря? — голос французского подшкипера ответил:

— Сегодня вечером, в четыре часа.

Действительно, вечером, в урочный час, простившись с капитаном и погрузив с трудом наш увесистый багаж на борт «Сюлли», мы поплыли в Константинополь, а до него должны были еще зайти в Самсунский, Синопский и Инебольский порты.

Глава LXIV

Невольничий рынок

В канун окончательного переселения на «Сюлли» я пришел узнать, когда он отправится и какие цены на места до Марселя.

Я довольно дурно был принят подшкипером, который заявил, что на эти вопросы отвечает администрация, и что он, поэтому, советует мне сойти за справками на берег.

Я обернулся к Муане:

— Что-то пока не видно, сказал я ему, — что мы вступили на территорию прекрасной страны, именуемой Францией.

Однако я был несправедлив, подшкипер принял меня за русского генерала, а Муане — за моего адъютанта. К этому убеждению он пришел из-за двух-трех итальянских фраз, которыми я обменялся с сопровождавшим меня лоцманом русского парохода «Великий князь Константин», и нескольких грузинских слов, обращенных к Григорию.

— Ну и полиглоты же эти русские! — сказал он, когда я повернулся к нему спиной. — Вот еще один, объясняющийся по французски как француз.

Я не слыхал комплиментов и поэтому не мог оправиться от тяжелого чувства, что я, только что совершивший путешествие, во время которого люди чужих наций оказывали мне самое душевное гостеприимство, был дурно принят только потому, что я француз — да еще на отечественном судне!

Впрочем, ничего не оставалось делать, как последовать указанию подшкипера «Сюлли».

Я воспользовался лодкой, которую капитан русского парохода любезно предоставил в мое распоряжение, чтобы отправиться на берег. Таким образом я посетил Трапезунд против моей воли, ибо он не входил в план только что завершенного путешествия.

Слегка штормило, и поэтому мы с большим трудом достигли берега. Во время высадки на берег нас обдало волной от головы до ног. Отряхнувшись, мы одолели крутой подъем, ведущий от порта в город, и после нескольких поворотов по улицам, типа тех, какие мы видели в Дербенте и Баку, прибыли во Французское пароходное агентство.

Встретил меня прелюбезный человек, г-н Бодуи, оказавший мне прием не только как соотечественнику, но и как другу. Он сделал все одолжения, на какие только был способен, и, сверх того, отрекомендовал командиру парохода «Сюлли» капитану Дагерру. Прием капитана был совершенно противоположен тому, каким ошарашил меня подшкипер.

По его совету я отпустил лодку русского капитана, так как г-н Дагерр сам взялся доставить меня на пароход.

— А вы, кстати, — произнес он, — видели своих спутников?

— Едва я ступил на ваш пароход, капитан, как…

И я рассказал, как меня приняли на борту «Сюлли». Он покачал головой.

— Тут что-то не так, — сказал он. — Лука несколько суровый и диковатый бретонец; однако чтоб он был невежлив с таким человеком, как вы… непостижимо. Впрочем, все это выяснится по прибытии на пароход.