— Я знаю, малышка, о чем ты сейчас подумала. Кстати, я давно хотел тебе сказать, что мне безумно нравится твой стиль. Никогда не видел более элегантных костюмов. Жаклин Кеннеди бы просто обзавидовалась, увидев их, а она была всемирно признанным эталоном элегантности. И то, что ты не нацепляешь все эти цацки, я тоже оценил. Даже не могу себе представить, что я бы целовал твое милое ушко, а в нем болталась какая-то железка со стекляшками. Я тебе потом расскажу, почему хочу, чтобы ты носила именно изумруды, хотя прекрасно понимаю, что изумруды идут далеко не к каждому туалету. Но иногда можно поступиться некоторыми принципами ради более важных.

— Хорошо, милый, я непременно буду носит браслет, который ты купишь мне завтра. Тем более, что ты угадал с изумрудами. Когда я покупала колье, то подумала, что изумруды, по легенде, должны принести мне счастье, но нет человека, который бы мне их подарил и дал счастье. Видно, уже тогда предчувствовала твое появление в моей судьбе. Теперь у меня есть любимый и есть изумруды, которые он мне подарил.

— Ты даже себе не представляешь, какой бальзам то, что ты сказала. Не думай, что я просто хотел заставить тебя сделать по-моему. Дело в другом. В более подходящей обстановке я тебе все объясню.

“Ауди” остановилась у дома Казановы.

— Женя, пригони сюда машину Ларисы Николаевны и оставь ключи у консьержа, — сказал Игорь.

Лариса отдала ему ключи, а он передал шоферу.

Взяв под руку, он повел ее к подъезду.

Раньше Казанова говорил: “Поехали ко мне”, “У меня”, а теперь говорит: “Поедем домой”, и она кивает. Уже привыкла к этому слову. Пока еще к слову. Квартира Игоря еще не была для нее домом. Но уже есть определенные сдвиги. Скажи он ей три дня назад: “Поехали домой”, она бы тут же фыркнула: “Это твой дом, а не мой”.

Сегодня любовник уже спокойно вел себя и в лифте, и в своей квартире. Помог ей раздеться, аккуратно повесил ее манто, поставил рядышком сапожки, не спеша разделся сам.

— Пошли в ванную, малышка, нужно смыть с себя всю деловую пыль и сменить энергетику.

Казанова включил воду, неторопливо раздел Ларису, усадил в ванну, разделся сам и сел напротив. Она уже перестала удивляться тому, что каждый раз он ведет себя по-разному. Достав с полки флакон, Игорь хотел насыпать соль, но она жестом остановила его:

— Погоди. А что за запах был в самый первый раз? Такой горько-пряный, типа полыни, но с каким-то оттенком?

— Ты хочешь его?

— Да.

Он достал другой флакон, бросил горсть соли в воду и слегка поболтал рукой. Лариса смотрела, как растворяются кристаллики и вода постепенно приобретает зеленоватый оттенок. Зачерпнув ладонью, она поднесла ее к лицу. Да, запах тот же самый — легкая горечь с пряным оттенком. Горечь, горечь...

Как-то было немного смутно на душе... То ли потому, что Казанова так спокойно себя вел, а не набросился на нее уже в лифте или холле, то ли потому, что он взял с собой мобильник, то ли потому, что с горечью ароматической соли у нее ассоциировался надрыв...

“Конечно, страсть не бывает вечной, — с легкой грустью думала Лариса. — Хотелось бы, но ведь понятно, что это невозможно”.

Видимо, Казанова уже стал пресыщаться, пропал эффект новизны. “Все, что много, то плохо, — кроме денег”, — говорят мудрые французы.

Было слишком много секса, а то, чего слишком много, быстро приедается. Невозможно целыми днями питаться одними пирожными, какими бы вкусными они ни были.

Игорь — завоеватель, а завоевав, теряет азарт. Лариса уже все чаще с ним соглашается, не спорит по пустякам, не вздергивает строптиво подбородок. А ведь именно это ему нравилось — ее непредсказуемый характер, ее независимость.

Решив избавить себя и его от надрыва и раскачивания чувств, она пришла к выводу, что лучше уступать ему, а получилось, что из-за этого утратила свою индивидуальность, которая столь привлекала ее любовника.