|
Вот кончилась, объявили перерыв. Заседавшие в президиуме стали возвращаться на места к своим жёнам и уходили в фойэ. Вот пришел Стариков, вот Шевяков… Где же Костя? Я решила, что он зашёл в уборную, и продолжала терпеливо ждать. Зал опустел, я осталась одна, мне было жутко, страшно, но я не сходила с места. Тут кто-то ласково обнял меня за плечо – это была Щеглова. «Почему сидите одна? Там в фойэ танцуют. И К.К. там смотрит на танцы». – «А с кем он?» – «Не знаю, кажется, бывшая лаборантка Шадлуна». Щеглова ушла, но я уж догадалась. Никакой лаборантки не было. Была Оня… Вот и Борис Михайлович, Онин муж, появился и с тоскующим видом бродит по зале. Я не могла сдерживать слёз больше. Мы оба брошенные, оставленные были в зале, а они там вдвоём ворковали!
Антракт был бесконечен, минут сорок или час. Наконец, когда услышали, что спектакль начался, К.К. появился с бодрым, весёлым видом, как ни в чём не бывало, сел рядом и что-то произнёс незначительное. Я сказала: «Я бы пошла домой». – «Я согласен. Завтра рано вставать». Мы не стали дожидаться конца и ушли. Было поздно, на трамвай не попали. Шли пешком. К.К. ничего не замечал, продолжал быть в прекрасном настроении. Придя домой, я подала ему ужин и сказала: «Я больше этого выносить не буду. Раз ты ведёшь себя так и меня позоришь, больше с тобой никуда не пойду». Он удивился, рассердился: «Кажется, пора понять, что я человек свободный и могу разговаривать с кем хочу. Я не знаю, чем я тебя опозорил». – «После перерыва все мужья вернулись к своим жёнам, а я просидела весь антракт одна, ты даже не позаботился зайти за мною». У него лицо опять сделалось гадкое, он близко подошёл ко мне, глядя на меня злыми, ненавидящими глазами, и сказал: «Жена? Ты знаешь, что такое жена? Ты ведь прекрасно знаешь, что такое жена!» Как ровно по лицу ударил! Я потеряла самообладание и закричала: «Если я тебе не жена, надо бросить комедию. Бери себе кого хочешь и уходи куда хочешь. Я не хочу с тобою жить и на тебя смотреть!» – «Хорошо, – сказал он, – я буду хлопотать квартиру». В эту ночь я его потеряла во второй раз. На другое утро Андрей, смущённый и возмущённый, рассказывал мне, что весь институт заметил флирт К.К. с Оней и мою одинокую фигуру в зале. Все шептались, а товарищи с изумлением спрашивали его: «Что такое? Почему твой отец сидит с Романовой, а твоя мать одна?» У глупого парня не хватило смелости пойти на выручку матери, он лишь молчал. Было одно обстоятельство, которое мешало К.К. совсем порвать со мной. Весною должна была выйти его статья, и ему надо было перевести её на французский язык. Он мне несколько раз об этом говорил ещё с осени, и я обещала перевести, когда буду свободна. И вот началось странное представление. Среди неприязненного, непримиримого настроения, постоянного молчания и временных стычек вдруг иногда начинали звучать примиряющие нотки и появлялось предложение лечиться, ехать в Кисловодск. Около этого предложения, раньше или после него, раздавался вопрос: когда будешь делать перевод? На Кисловодск мне предлагал 1000 рублей. От Кисловодска я категорически отказалась и между делом сказала: «Что же ты заботишься о моём здоровье, ведь я тебе не нужна!» – «Ты мне не нужна, а детям нужна, вот почему забочусь». Всё же я не отказывалась делать перевод, но определённо сказала, что не начну его, пока не кончу нагрузку.
Будьте внимательны на улице!
Екатеринбург, сентябрь 2018 г. – Ксения Сергеевна, что с вами? Я заявилась к Лариным с опозданием на пятнадцать минут: в таких случаях Стёпина мама встречает меня недовольным видом, но на сей раз она, к своей чести, сдержалась и даже проявила некоторую обеспокоенность – а как иначе, если у репетиторши трясутся губы и сумка падает из рук? – Может, отменим занятие? – неискренне предложила Ларина, но я, пробурчав «всё нормально» и не с первой попытки попав ногами в тапочки, всё-таки пошла в комнату, где меня ждал ученик. |
