— Когда я услышал об убийствах, мне, естественно, стало интересно, кто его совершил: анархисты, сумасшедший или же человек, движимый личными мотивами… хотя, признаю, после убийства Этериджа третье показалось мне маловероятным.

— У них есть нечто общее?

— Если и есть, то я не знаю, что именно, кроме того, что оно объединяет пару сотен других людей!

— Тогда можно предположить, что одного убили вместо другого, — сказала Веспасия. — Вы допускаете такое?

Сомерсет на мгновение задумался.

— Да. Оба жили на южном берегу реки недалеко от Вестминстерского моста, у обоих от парламента до дома рукой подать, обоим нравилось ходить домой пешком. Оба были среднего роста, примерно одинакового телосложения, обоих отличали седые волосы, светлая кожа, вытянутая форма лица. Я никогда не путал их, но человек, видевший их мельком, да еще и в темноте, вполне мог перепутать. Тогда получается, что главной жертвой был Этеридж, а Гамильтон — случайной. Вряд ли убийца ошибся во второй раз.

— Расскажите мне все, что знаете об Этеридже. — Веспасия откинулась на спинку кресла, сложила руки на коленях и устремила внимательный взгляд на Карлайла.

Несколько секунд он молчал, выстраивая в четкий порядок свои мысли. За это время подали чай и сэндвичи.

— Его карьера была гладкой, но неяркой, — наконец заговорил он. — У него есть недвижимость в двух или трех графствах, а также в Лондоне, он очень хорошо обеспечен, но это старые деньги, не новые. Сам он почти ничего не заработал.

— Политические интриги?

Уголки его рта слегка опустились.

— Это-то и трудно понять. Он не совершил ничего, что шло бы вразрез с линией партии, насколько мне известно. Он за реформы, но чтобы они шли с той скоростью, которую одобряют его коллеги. Едва ли его можно назвать радикалом или новатором, да и консерватором тоже нельзя.

— Вы утверждаете, что он шел туда, куда его гнал преобладающий ветер, — не без пренебрежения произнесла Веспасия.

— Едва ли я охарактеризовал бы его так жестко. Однако он всегда следовал господствующей тенденции. Если у него и были убеждения, то они совпадали с убеждениями большинства его коллег. Он был против ирландского гомруля, но только во время голосования; в палате он ни с кем этот вопрос не обсуждал, так что вряд ли мог стать целью фений.

— Государственная служба? — с надеждой спросила Веспасия. — А вдруг он наступил на чью-то мозоль, поднимаясь наверх?

— Моя дорогая Веспасия, он поднялся не настолько высоко, чтобы ради этой должности сметать со своего пути конкурентов. Во всяком случае, он не совершил ничего такого, за что можно было бы перерезать горло.

— Ну а может, он соблазнил чью-то дочку или жену? Господи, Сомерсет, но ведь кто-то же убил его!

— Да, знаю. — Он опустил глаза на руки, а потом снова посмотрел на Веспасию. — А вам не кажется, что убийца — либо безумец, охваченный маниакальным желанием убивать, либо племянница вашей подруги?

— Мне кажется это вероятным, но я не уверена. И пока есть хоть малейшее сомнение, буду продолжать расследование. А возможно, что у убитого была любовница или любовник? А может, он играл и кто-то задолжал ему больше, чем мог выплатить? Или сам Этеридж наделал огромные долги? Не исключено, что ему в руки попали какие-то сведения, случайно, и его убили, чтобы он замолчал навсегда.

Карлайл нахмурился.

— Сведения о чем?

— Не знаю! Господи, друг мой, вы уже давно живете на свете! Скандал, коррупция, государственная измена — возможностей масса.

— А знаете, меня всегда поражало, откуда у женщины вашего безукоризненного воспитания и безупречного образа жизни такие энциклопедические познания в грехах и извращениях рода человеческого.