Среди газет не было единодушия. Кое-кто из репортеров усомнился, что женщина, сидевшая за решеткой в зале суда, действительно могла совершить все перечисленные преступления. Впрочем, даже сомнение это было деланное, искусственное, призванное оттенить заметку и подчеркнуть индивидуальность ее автора…

А потом ее глаз остановился на небольшой, скромной врезке во все той же, когда-то любимой ею «Вечерке»:

«Анонс!.. По сведениям, полученным из достоверных источников, процедура казни Ирены Хмель будет перепоручена некоему частному гемоглобинозависимому лицу. Читайте завтра в «Вечернем городе»: вправе ли общество продавать своих смертников вампирам?..»

Ирена проглотила вязкую слюну.

Анджей… Ты что?! Ты с ума сошел? Или это я рехнулась? Или это газеты бредят?..

Она легла на койку, привычно натянула одеяло и погрузилась в сон, как в спасательную шлюпку.

Сказать «он изобретателен» – значило не сказать ничего.

Будучи в экстазе, он моделировал то языческое жертвоприношение, то негритянский обряд инициации, то интимную жизнь глубоководных рыб; нельзя сказать, чтобы Ирене все это нравилось одинаково, однако и дискомфорта она никогда не ощущала. Он был как хороший актер в роли злодея – зал трепещет, а на теле жертвы ни царапинки…

Будучи просто в хорошем расположении духа, он оборачивал ее своей нежностью, словно махровым полотенцем.

Будучи в задумчивости, он забывал он ней, даже лежа в постели бок о бок.

Однажды он любил ее под аккомпанемент симфонической поэмы, звучащей из динамиков музыкального центра. Случилась богатая прелюдия, занавес поднялся, и действо обещало быть колоритным и пышным – когда дирижер, возлежащий на своей жене, внезапно о чем-то задумался. Она восприняла его задумчивость как драматургическую паузу и некоторое время выжидала нового поворота сюжета – однако Анджей уже сладко спал, забыв объявить антракт…

Она послушала его ровное дыхание, потом аккуратно высвободилась и отключила музыку. Он проспал до утра. Ирена сидела на кухне, пила чай и смотрела на свое отражение в темном окне – пока не рассвело…

Как-то, возвращаясь домой, она обнаружила поджидавшую ее дамочку. Молодую, но не молоденькую, одетую во все синее – синее короткое пальто, синие колготки, синие туфли, шляпка с ярко-синим пером…

– Вы Ирена? – у дамочки были синие глаза, подведенные светло-синим карандашом.

– Я Ирена…

– Я Люсия… Не удивляйтесь. Вы, конечно, можете меня прогнать… Но вам ведь не безразлична судьба Анджея?

Ирена молчала, разглядывая бело-розовое лицо в синем обрамлении.

– Анджей… Видите ли, Ирена. Вы его жена… Вам трудно, я понимаю. Трудно жить рядом с гениальным художником, композитором, писателем… Им нужны специальные жены. Женщины, которые могли бы понять их, пожертвовать, если хотите, своей индивидуальностью, стать отражением, тенью…

– Вы его любовница? – спросила Ирена.

Дамочка вздохнула:

– Я его друг… Чего, к сожалению, нельзя сказать о вас. Вы не смогли стать другом собственному мужу…

– Это он вам сказал?

– Нет, но это же видно… Ирена, поймите… Личность Анджея – слишком большая ценность, чтобы разменивать ее на банальную семейную жизнь. Вы будете с ним несчастливы… вы его не понимаете, не цените. Он будет несчастлив с вами… Вам лучше разойтись. Гению не нужна жена – ему нужен друг, соратник… нянька…

– Надо подумать, – сказала Ирена со вздохом.

И ушла, оставив дамочку с приоткрытым ртом. Очевидно, та еще не все успела высказать.

Вечером вернулся Анджей – рассеянный и мечтательный.